50 
– А что, если ребенок не будет похож ни на одного из нас? Или – вылитая мать? Король тихо выругался.
– Что ты скажешь, Робби? Роберт Барнелл, до сих пор не принимавший участия в разговоре, был явно не в своей тарелке.
– Вы хотите узнать, что думает по этому поводу церковь?
Роланд хмыкнул.
– Говори, Робби.
– Церковь бы сочла, что в данном случае порицанию подлежит именно женщина, независимо от ее социального положения или предполагаемой невинности. Это было бы только ее виной. Она бы заслуживала осуждения, и…
– Прекрати. Достаточно, черт тебя побери! – не выдержал Роланд.
– …на нее бы смотрели как на шлюху, обманщицу, запятнавшую честь семьи…
– Замолчи, я сказал!
– Но, Роланд, – вмешался король, – ты ведь утверждаешь, что ребенок не твой. Значит, она лжет. Кого ты защищаешь? Робби, что бы порекомендовал Стивен Лангтон?
– Он бы наверняка решил, что она должна быть лишена приданого и отвергнута семьей и всеми, кто раньше верил в ее добродетель.
Роланд казался потрясенным.
– Но тогда она бы умерла вместе с младенцем. Роберт Барнелл пожал плечами.
– Вероятно.
– И церковь полагает, что это нормально, когда двое – женщина и ребенок – гибнут, а мужчина, ответственный за то, что произошло, остается на свободе, и репутация его нисколько не страдает?
– Мужчина слаб плотью, – сказал Барнелл. – А женщина – это то существо, которое использует мужскую слабость во зло.
– Значит, таков завет Господа и его бесконечной справедливости? Мне от этого тошно.
Роланд вскочил на ноги и зашагал по просторному королевскому шатру. Он выругался на четырех языках.
Эдуард наблюдал за Роландом. Он не сомневался, что его друг неравнодушен к девушке. Вслух он произнес:
– Я вижу два возможных выхода из сложившегося положения. Первый: ее возвращают дяде, второй: ее возвращают графу Клэру. Есть ли другие предложения?
Роланд вздохнул:
– Дарии так и так не сносить головы.
– Я спросил вас обоих, есть ли другие предложения? – терпеливо повторил король.
Наступила глубокая тишина. Роланд слышал, как где-то вдалеке смеялся солдат, слышал биение собственного сердца.
Король взглянул на него и понял, что он принял неколебимое решение. Но что, если она все-таки носит чужого ребенка? Он не мог поставить своего друга в безвыходную ситуацию.
Роланд поднял голову и посмотрел на короля.
– Я женюсь на ней.
– Но мне надо сначала повидаться с графом Клэром, – возразил Эдуард, поднимая руку. – Будь благоразумным, Роланд. Я выясню, является ли граф отцом ребенка и что он сделает, если она вернется. Говорят, я неплохо разбираюсь в людях. Позволь мне судить об Эдмонде Клэре. Возможно, он захочет ее принять, и если ребенок, которого она носит, его…
– Дария презирает графа. Даже вы не захотите отдать ее человеку, которого она ненавидит. Он превратит ее жизнь в ад. А когда вы уедете, кто ее защитит?
– Но если девушка заслуживает наказания, если она лжет по причине, которая нам не известна, тогда такое обращение…
– Я женюсь на ней, – повторил Роланд устало. Он выглядел так, словно потерпел поражение.
Монарх отвернулся, чтобы Роланд не заметил написанного на его лице удовлетворения. Он видел, что девушка была не безразлична Роланду. Кроме того, она принесет ему хорошее приданое: король Англии проследит за этим. Мир полон внебрачными детьми. Даже его любимая дочь Филиппа была внебрачным ребенком.
Но какое это имеет значение, когда есть деньги, земля и знатный род. Хорошо, если родится девочка. В таком случае Роланду не придется оставлять свое состояние сыну другого человека.
– Я думаю, – произнес Роланд, словно размышляя вслух, – что граф изнасиловал ее, но ей стыдно в этом признаться. “Но почему она сказала, что это мой ребенок?” – подумал он.
Король промолчал – он был не глуп – и кивнул Роберту Барнеллу.
– Пошлите Эрика к ее величеству и сообщите ей, что мы сыграем свадьбу, как только Дария будет готова.
Роланд мгновение поколебался, точно хотел запротестовать, но сдержался и принялся вновь мерить шагами шатер. Король допил вино.
– Это вино привозят от отчима Грелема де Мортона, – сообщил он, чтобы прервать неловкое молчание. – Оно превосходно. Скоро вы будете соседями. И ты последишь за моей дорогой дочерью Филиппой и ее негодяем-мужем. Да, Фортенбери – негодяй, но девочка хотела его, не желала слышать ни о ком другом. Выскочила за него замуж, и все.
50 
