4 
Когда пришло время, он начал действовать — спокойно и методично, как и планировал. Лебеди вышли на берег. Они склевывали хлеб и, казалось, даже не замечали, что рядом с ними человек. Или замечали, но это их не беспокоило — они привыкли к нему, они знали, что он не опасен. Он сунул в карман фонарик и достал очки ночного видения. На берегу было шесть лебедей, три пары. Два лежали у кромки воды, остальные чистили перья или доклевывали последние крошки хлеба.
Пора. Он поднялся, взял в каждую руку по пульверизатору, обрызгал всех птиц бензином, и, не успели они взлететь, он отшвырнул емкости и бросил спичку. Крылья лебедей вспыхнули. Они взлетели, хлопая крыльями, как огненные всполохи, пытаясь в полете погасить пламя. Он попытался запомнить эту картину — огромные пылающие птицы с криками летели над озером, прежде чем рухнуть в воду и умереть. Их крылья шипели и дымились в воде. Шипят, как трубы с сурдиной. Так он запомнит их последний крик.
Все произошло очень быстро. Меньше чем за минуту он успел поджечь лебедей, посмотреть, как они летят над озером и падают в воду. Снова наступила тьма. Он был доволен. Все прошло хорошо, все, как он и задумал: робкое начало.
Он выбросил пульверизаторы в озеро, снял с камня свитер и сунул в рюкзак. Огляделся — не забыл ли что. Удостоверившись, что никаких следов не оставлено, вынул из кармана куртки мобильный телефон, купленный им несколько дней назад в Копенгагене. Выследить его по телефонному номеру невозможно. Он набрал номер.
Дождавшись ответа, он попросил соединить его с полицией. Разговор был кратким. Потом он выбросил телефон в озеро, накинул рюкзак и исчез в темноте.
Ветер сменил направление. Теперь он порывами дул с запада.
2
В этот один из последних дней августа Линда Каролина Валландер все время думала, есть ли еще какое-то сходство между ней и ее отцом, еще не обнаруженное ею, — притом что ей уже скоро тридцать и пора бы уже знать себя досконально. Она не раз его расспрашивала, иногда с пристрастием, но он делал вид, что не понимает, о чем идет речь, или уклончиво отвечал, что она похожа скорее на его отца, чем на него. Эти генеалогические беседы, как она их обычно называла, частенько переходили в раздраженный спор, а то и в отчаянную ссору. Впрочем, сама она большинство этих ссор уже забыла и полагала, что и отец тоже вряд ли склонен бесконечно их пережевывать.
Но летнюю ссору она не могла забыть. Все началось с пустяков. Она постоянно пыталась по запечатлевшимся в памяти картинкам восстановить какие-то подробности своего детства. А в тот же день, не успела она вернуться из Стокгольма в Истад, они начали ссориться как раз по поводу этих картинок в памяти. Как-то, когда она была еще маленькой, они вместе ездили на Борнхольм. Отец, ее мать Мона и она, ей было тогда лет шесть или семь. Причиной идиотской ссоры явился вопрос, ветреный был тогда день или не очень. Они только что пообедали и сидели на тесном балконе, подставив лица теплому ветерку. Вдруг кто-то из них вспомнил про Борнхольм. Отец настаивал, что Линду укачало и ее вырвало ему на куртку. У Линды, напротив, запечатлелось в памяти небесно-голубое море, совершенно спокойное, ни единой волны. Они ездил на Борнхольм только один раз, спутать было не с чем. Мать ее не особенно жаловала морские путешествия, и отец вспоминал, как он удивился, что Мона согласилась на эту поездку…
Вечером, после этой нелепой, возникшей из ничего, ссоры, Линда долго не могла уснуть. Через два месяца она должна была приступить к работе аспиранта[1] в истадской полиции. Она закончила обучение в Стокгольме и хотела как можно скорее приступить к работе. Но пока ей было совершенно нечего делать, а отец не мог составить ей в этом компанию — он взял большую часть отпуска еще в мае. Она была тогда уверена, что он купил дом и собирается посвятить отпуск обустройству. Он и в самом деле купил дом в Сварте, к югу от шоссе, на берегу моря. Но в последний момент, когда уже и задаток был уплачен, хозяйка дома, старая одинокая учительница на пенсии, при мысли, что она, оставляет свои розы и рододендроны человеку, совершенно ими не интересующемуся и говорящему только о том, как он построит конуру, где будет жить пока еще не купленная им собака… представив себе все это, она вдруг вышла из себя и отказалась продавать дом. Маклер предлагал отцу настоять на завершении сделки или, по крайней мере, потребовать компенсации за моральный ущерб, но отец мысленно уже попрощался с домом, в котором не прожил ни дня.
4 
