Сладостный, освежающий, благотворный поток крови хлынул в рот, омывая от бешенства утомленное тело. Я даже застонал от неимоверного наслаждения, завыл, вскинув к потолку окровавленное лицо… И только потом понял, кто эта женщина.
Она уже не могла слышать моих слов, видеть моих слез. Да, плакать позорно для мужчины, но я не мог сдержаться. Я вообще ничего больше не мог. Только сидеть, держа на коленях ее голову, гладить густые черные кудри и пускать слезу. И слушать, как заливаются за окном бурным смехом те, кто это все подстроил. Даже ненависти не было. Только пустота. Ни времени, ни боли. Пустота…
* * *
— Что, так болит?
— А? — в первый момент Гришу я даже не узнал. — Нет, не болит.
— Ну-ка, открой рот! Gesus Damn… — он отобрал бутылку, сделал несколько огромных глотков, положил ее мне на колени, прикрыл халатом и, покачиваясь, вышел вон из кабинета.
Не знаю, сколько еще я просидел в кресле, тупо таращась в стену. Но в конце концов встал — бутылка упала на пол и закатилась под стол — сполоснул лицо под краном в углу. Посмотрел на себя в зеркало. Открыл рот.
Вместо зубов торчали короткие гнилые пеньки.
Глава 8
Чегай из Небесного Города
Вернуться в Долину охотников не представляло ни малейшей трудности. Достаточно было достать из-под стола бутылку. Водка резко обожгла корни исчезнувших зубов, и я снова оказался в тюрьме. Голова Тхеу по-прежнему лежала у меня на коленях, из окна доносилось дебильное ржание. Но слезы уже пересохли. Я взял ее тело на руки, отнес к скальной стене, прикрыл тканями из кучи, затем засыпал золотым хламом, выбирая вещи полегче. Хотя ей, конечно, уже все равно.
Шум за окном стих. Похоже, для охотников мое поведение стало неинтересным. Тем лучше. Зубов теперь у меня не было, зато стремления вырваться прибавилось… Хотя нет. Зубы были.
Я бросился к скелету, схватил нижнюю челюсть, рванул к себе. С сухим шелестом опали ребра, откатился череп. А челюсть оказалась в руках. Осталось только упереть резцы в стену у двери и ударить сверху палицей. На пол посыпалось серое крошево. Как я сразу не догадался! Теперь ни нос, ни подбородок, ни щеки работе не мешали. Камень поддавался миллиметр за миллиметром. До темноты удалось пробиться почти на полпальца…
* * *
Пустую бутылку я сунул обратно в ящик стола, умылся, изведя почти все Капелевичевское мыло, вытерся его халатом и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь. По дороге домой купил три банки водки и бутылку лимонада.
Нетрудно было заметить: сколько бы времени я ни проводил там, здесь проходят считанные мгновения. Моего времени пребывания в долине охотников здесь ничто не ограничивает. И я не вернусь, пока не отомщу бандитам за все!
За ночь камень стен и пола здорово остыл. Влажный и холодный воздух лип к коже и оседал на стенах мелкими капельками, Комары, каждый размером с полспички, трудолюбиво гудя, настойчиво пытались пробиться сквозь оконную сетку и оставили свои попытки только с первыми утренними лучами. Явный признак принадлежности комариного племени к сонму нечистой силы. В белом ярком квадрате света капли воды на стене мгновенно обратились в пар. Я подошел, закрыл квадрат руками. Такое ощущение, словно макнул их в горячую ванну. Тепло от рук медленно потянулось по озябшему телу, уняло дрожь, сгладило легкий зубной зуд.
Согревшись, я снова взялся за палицу и челюсть. Благодаря хорошему вчерашнему заделу, теперь можно было приступать к выдалбливанию отверстия в глубину, за дверь, к язычку щеколды.
Спокойно, без нервов и излишней торопливости. Терпение — важнейшая человеческая добродетель, хотя и главный грех русского народа. Стучать под углом оказалось чертовски неудобно, но дело постепенно двигалось.
Камера тем временем заполнялась теплом. Квадрат света, постепенно вытягиваясь в ромб, переполз со стены на пол. Из десен проклюнулись и бодро ринулись в рост новые зубки. Надо признаться, что чего-то подобного я и ожидал.
С улицы донеслось жизнерадостное ржание, крики, голоса. Постепенно они становились громче, явственно приближаясь. За окном замелькали тени.
Уровень пола моей темницы был заметно ниже уровня земли — заглянет кто-нибудь, сразу на попытке побега застукают — поэтому я быстро сунул челюсть в груду сокровищ и присел у стены, поближе к двери, с унылым видом. Палицу спрятал за спину. Авось кто-нибудь сунется ко мне… Сразу по черепу получит! Будь их хоть тысяча! Однако в душу медленно закрался непрошеный холодок страха — забьют ведь, как мамонта. Но я твердо решил угробить из этих мерзавцев хоть одного. А если повезет, если опешат от неожиданного нападения — то и двоих.