15

Гостей ведут туда, где двенадцать столов и где все уже намарафетились и изображают из себя перед телекамерой культурных людей – только хмурый Дроздов всем на зло что-то режет, клеит и стучит на машинке. Остальные греются в лучах славы, а Маринка застенчиво протягивает Космонавту шоколадную конфету. Даже у Ведмедева не выдерживают нервы, и он, поколебавшись, оставляет акт ревизии на мой произвол (не драться же со мной из-за листка бумаги) и устремляется за Космонавтом, чтобы заглянуть из-за его спины в телеобъектив. Но Софья Сергеевна уже берет ревизора под свой контроль и ведет поить коньяком в комнату Ашота.

«А тут у нас…» – слышу я взволнованный голос Михаила Федотовича и начинаю читать акт ревизии.

Что он тут понаписывал?..

«Мною выделена недостача материальных ценностей в особо крупных размерах…» – читаю я, а Оля Белкин уже стоит передо мной, как лист перед травой, очень похожий на маленького конька-горбунка. (В общем-то Оля Белкин приносит счастье – его можно запускать первым, как черного кота, в любое отчаянное предприятие, и все будет в порядке, – надо только вовремя оплачивать ему проезд и командировочные да еще вызволять его телефонными звонками из отделения милиции города Урванска Нахрапинского района за Полярным кругом, объяснив товарищам милиционерам, что они поймали не американского шпиона, а специального корреспондента «Науки и мысли», ошивавшегося вокруг строящейся атомной электростанции по заданию редакции).

– Оля, садись. Я голодный как волк. Что твоя маман сегодня завернула?

– Понял.

Оля приносит из коридора сумку и разворачивает гигантский сверток. Сегодня его мама в связи с выездом редакции в дальнее благотворительное путешествие завернула на всех с полсотни котлет. Я с жадностью жую холодную котлету с чесноком и продолжаю изучать акт ревизии.

– Оля, ты у нас мудрый еврей, ты все знаешь… Кто этот человек? Что ему от нас нужно?

– Кто, Ведмедев? – переспрашивает Оля. Он в самом деле все знает. – Типичный этот самый. Фунциклирует. Из этих… куда пошлют. То в науку, то в культуру, то в издательство. Год назад погорел за какой-то комсомольско-молодежный почин… какая-то ересь, точно не помню. Кажется, за военно-патриотическую экспедицию «По границам нашей Родины»… Представляете – пешедралом с рюкзаками по линии границы. Интересное путешествие, да? Все инстанции разрешили, и они пошли… До первого пограничника. «Стой! Кто идет?!» – «Это мы, путешественники». В общем, решили, что Ведмедев – дурак, и отправили его инспектором в наш отдел кадров. А ревизия липовая, не беспокойтесь. Моргал хочет нас пощупать. Знаете эту достоевщину… психическая атака… Не выйдет – не надо, а нервы попортим.

Я доглатываю котлету, отрываю календарный листок, гляжу, нет ли на нем какой-нибудь очередной дьяво… достоевщины, и использую листок вместо салфетки. Потом протягиваю Оле акт ревизии, а он, проведя взглядом по диагонали, возвращает акт мне.

– Что скажешь?

– Я уже знаю. Это какая-то очередная обстракция.

– Объясни хотя бы как выглядит эта штука… «Японский персональный компьютер стоимостью в двенадцать тысяч условных долларов».

– Никогда не видел, впервые слышу. У нас в редакции такого никогда не было.

– А какой у нас был?

– Никакого не было.

– Куда же он мог исчезнуть?

– Я же говорю: обстракция.

– А что такое «условные доллары»?

– Тоже обстракция. Все из той же оперы – кто-то с кем-то условился. Наверно, какие-нибудь инвалютные рубли. Их тоже никто никогда не видел.

– А запись в издательской бухгалтерии о наличии присутствия? Вы меня под монастырь подведете за двенадцать тысяч условных рублей! – рычу я.

– С этим компьютером надо разобраться. Не понятно откуда он взялся, кто его принимал. Запись есть, компьютера нет. Тут какая-то липа.

– Липа… – повторяю я. Это слово наводит меня на воспоминание о вещем сне и о японских иероглифах. – Ты не помнишь, Оля… В десятом веке идол Перуна в Киеве с золотыми усами был?

– Не знаю, не видел… Но так по летописи… – Оля смотрит на меня с сомнением. Он что-то еще хочет сказать, но подозревает, что у меня начался очередной заскок.

  22