68 
Ресторан располагался в самом очаровательном местечке, какое только можно придумать. Из тенистого цветущего сада, в котором были расставлены ряды столиков, открывался чудесный вид на реку и город. Венгерская канарейка явилась в муслиновом платье с букетиком глициний, ослепительно улыбаясь из-под капора, украшенного теми же цветами. Ее наряд куда больше подошел бы для приема в саду какого-нибудь посольства, нем для завтрака на открытом воздухе... и уж совсем он не вязался с огромным блюдом кислой капусты, на которой красотка остановила свои выбор, добавив к ней сосиски с хреном – «я их обожаю, милый!» – и пивом. Забавно все же, что обстановка и даже одежда, в которой твоя спутница сидит за столом, возбуждает или охлаждает! Альдо был бы чувствительнее к чарам поедательннцы кислой капусты, одетой в австрийский «дирндль», с голыми руками под короткими рукавчиками фонариком из легкой белой ткани, чем к стараниям примадонны, всеми силами стремящейся обратить на себя внимание. Поскольку народу было немного, ей это вполне удалось, тем более что говорила Ида довольно громко, не оставив никого из соседей в неведении насчет княжеского титула своего собеседника.
– Ты не могла бы говорить немного потише? – попросил он наконец, обессилев от долгого перечисления названии городов, в которых Ида имела огромный успех. – Совсем ни к чему всем окружающим слышать, о чем мы говорим...
– Прости меня! Я знаю, что это дурная привычка, но всему виной мой голос. Он нуждается в постоянном упражнении...
В первый раз в жизни Морозини, завсегдатай «Ла Фениче», слышал, чтобы колоратурное сопрано поддерживали в форме посредством непрестанных воплей, но, в конце концов, у каждого свой метод.
– Ах, вот оно что! Ну а чем ты собираешься заниматься теперь?
– Еще два дня я пою здесь, а затем еду в турне по многим знаменитым курортам: сначала, разумеется, Карлсбад, потом Мариенбад, Экс-ле-Бен, Лозанна... точно уже не помню. Но вот что мне пришло в голову, – прибавила Ида, вытянув на скатерти ухоженную руку, – почему бы тебе не поехать со мной? Это было бы прелестно, и коль скоро ты приехал сюда только для того, чтобы меня услышать...
– Сразу перебью: я приехал сюда не ради тебя, а по делам, и то, что ты поешь в «Дон-Жуане», стало для меня приятным сюрпризом. Разумеется, я не устоял...
– Это очень мило, но, надеюсь, мы, по крайней мере, не расстанемся до моего отъезда?
Альдо взял протянутую руку и прикоснулся к ней губами.
– К сожалению, расстанемся! Сегодня днем я уезжаю из Праги вместе с другом, с которым работаю. Как жаль, – лицемерно прибавил он.
– О, это очень печально! Но в какую сторону ты едешь? Если по направлению к Карлсбаду...
Альдо мысленно благословил знаменитый курорт за то, что он находится к западу от Праги.
– Нет! Я еду на юг, в сторону Австрии. Если бы не это, ты прекрасно знаешь, я был бы счастлив снова тебя услышать...
Князь внутренне приготовился выслушать поток упреков, но Ида, похоже, сегодня была настроена воспринимать все философски:
– Не огорчайся, carissimo mio! У меня есть для тебя сюрприз: на осень у меня ангажемент в Венеции. Буду петь Дездемону в «Ла Фениче»...
Морозини успешно подавил готовое сорваться с его туб проклятие и мгновенно отразил удар:
– Какая удача! Мы с удовольствием придем к тебе поаплодировать... вместе с женой.
Улыбка исчезла, уступив место жгучему разочарованию.
– Ты женился? Но когда же?
– В ноябре прошлого года. Что поделаешь, надо же когда-нибудь устроить свою жизнь... Странно, – прибавил он, – моя жена немного похожа на тебя...
Собственно, это легкое сходство и бросило когда-то Альдо в объятия Иды, ведь в то время он любил Анельку, и ему было дорого все, что о ней напоминало. Теперь дело обстояло по-другому: ни одна женщина теперь не могла его взволновать... если только не походила на Лизу, но Лиза была единственной и неповторимой, и даже туманное сходство показалось бы венецианцу святотатством.
Слова бывшего любовника не утешили Иду. Задумчиво глядя куда-то вдаль, она крутила ложечку в чашке кофе. Альдо воспользовался ее рассеянностью, чтобы оглядеться кругом. И вдруг увидел, как со своего места поднялся человек, которого он без всякого труда узнал: тот самый тип, что разговаривал вчера в баре с Алоизиусом Баттерфилдом, избавив князя от прилипчивости американца. Он, должно быть, обедал за соседним столиком, и теперь уходил, держа в одной руке сложенную газету, а другой поправляя темные очки. Альдо не успел продолжить свои наблюдения, потому что в эту минуту Ида вышла из мечтательной меланхолии и вновь заговорила.
68 
