Особенно,... 
77 
— Ладно, — сказала Мисао, возвращая диплом мужчине. — Значит, вас можно называть «доктор Сакаки».
— Да, а ты — Мисао Каибара, правильно?
Мисао кивнула.
— Какая у вас специальность?
— Чтобы было понятнее — психолог.
Заметив, что Мисао растерялась, доктор снисходительно улыбнулся. Слева во рту блеснула золотая коронка.
— Можно назвать иначе — врачеватель мозга и души. Сейчас для тебя это самое необходимое, не так ли? Здесь — моя клиника, ты — госпитализирована.
— Я — госпитализирована?
— Это необходимо, я принял такое решение.
— Почему?
— Тебе это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому.
Мисао потупилась. Рядом с кроватью был стул, но врач, не присаживаясь, продолжал стоять, глядя на нее сверху вниз. Если его целью было показать, на чьей стороне сила, он в этом преуспел.
Мисао понимала, на что намекает доктор Сакаки — на ее «путешествие».
— Это очень опасная вещь, — сказал доктор рассудительным тоном. — Не знаю, чем тебе заморочил голову Кадзуки, но это было очень опасно. Понимаешь?
— Господин Мурасита сказал, что это совсем не опасно.
— Он — лжец.
Сказано было безапелляционно. Мисао не нашлась, что ответить.
— Вы его друг?
— Нет. Он — младший брат моей жены. Родственник. Стыжусь об этом говорить.
Мисао вновь сжала губы. О чем спросить? С чего начать разговор?
Не поднимая головы, пробормотала:
— Я раскаиваюсь, мне кажется, я совершила ужасную глупость.
Доктор придвинул стул и сел, как бы показывая, что теперь можно побеседовать. У нее вырвался вздох, похожий на стон, она подняла голову.
— Тебе необходимо некоторое время полежать в клинике, чтобы организм полностью очистился от препарата. И отдохнуть не помешает. Понятно?
Мисао с готовностью кивнула.
— Я сделаю все, что в моих силах, все будет хорошо, ты вернешься в прежнее состояние. Единственное, что меня волнует, — твоя семья. Кадзуки уверяет, что твои родители вряд ли будут сильно беспокоиться по поводу твоего отсутствия, это правда?
— Не знаю. Но… доктор, какой сейчас день?
— Двенадцатое августа, воскресенье. Два часа дня.
Мисао посмотрела в сторону окна. Белые жалюзи были плотно сомкнуты. Ни один луч с улицы не проникал внутрь.
— Я убежала из дома ночью восьмого августа. Значит, прошло четыре дня. Даже мои родители в конце концов начнут беспокоиться, почему меня так долго нет дома. Но зная свою маманю, думаю, она не станет обращаться в полицию.
— Что же нам делать? — доктор скрестил длинные ноги.
Между брюками и тонкими, как чулки, носками мелькнула бледная кожа. Этот доктор, подумала Мисао, так занят на работе, что не остается времени на отдых и занятия спортом. И лицо у него осунувшееся, и осанка не слишком хорошая. Отец, вернувшись из командировки, часто сидит точно также, ссутулившись. Как будто всем своим видом говорит, что валится с ног от усталости.
— Может быть, позвонить домой и рассказать?
— Другими словами, ты хочешь рассказать все как есть?
Доктор сдвинул брови.
— Только не это, — замотала Мисао головой.
— Будут ругать?
— Да, но на это мне, честно говоря, наплевать. Обидно, что вся их злоба от того, что они не способны меня понять.
Бесполезно объяснять, почему она отправилась в «путешествие», родители останутся глухи. Пусть бы орали сколько влезет, лишь бы поняли.
Но они будут в ярости только потому, что, с их точки зрения, Мисао совершила неразумный поступок.
— Тогда придется соврать?
Мисао подняла глаза на доктора. Если она во всем признается родителям, вряд ли она когда-либо еще увидит его золотую коронку.
— Вас тоже больше устроит, если они не узнают правды?
Доктор молчал. Плотно сжал пересохшие губы.
— Ведь так? Ведь это «путешествие» противозаконно, да?
— Разумеется.
— Это вы были в «Ла Пансе», да?
— Да.
— Я слышала вопль. Что это было?
Доктор молчал.
— Мне лучше не знать?
Доктор кивнул.
— Она ваша пациентка? Как и я?
После некоторой паузы, он вновь кивнул.
Мисао едва заметно улыбнулась.
— Хорошо, я совру. Дайте мне телефон. Я что-нибудь наплету.
Доктор не возражал.
— Только одно условие — позвонишь ночью. Днем…
— Не хотите, чтобы здесь об этом стало известно?
77 
