Особенно,... 
72 
Первым делом я, тщательно проверив устойчивость вместительных оловянных кружек, наполнил их элем. Немного не рассчитал собственный энтузиазм: пришлось ждать, пока пена осядет, и доливать. До краев.
– Присаживайся! – широким жестом приглашаю гнома занять место рядом. На полушубке. – Или побрезгуешь рядом с рабом сидеть?
– Побрезгую? Вот ещё! Я сам-то… – благоразумие берет верх над желанием излить душу. Безбородый устраивается на моей «шкурке», берет кружку и подносит к губам, но я укоризненно качаю головой:
– Э, нет, так дело не пойдет! В тех краях, откуда я родом, еду и питье разделяют только после того, как обмениваются именами. Меня зовут Джерон, а тебя?
Гном молчит, угрюмо глядя в тающую пену. Молчит, потом буркает:
– Вэльши.
Хоть что-то… Имя – не шаг к пониманию и даже не полшага, но сочетание звуков (временами – благозвучное, временами – не слишком), которым мы нарекаем себя для других, одно из наших отражений. Пусть мутное, кривое, мало похожее на владельца, но оно позволяет натянуть первую тонкую нить основы Гобелена Беседы. А дальше… Дальше все зависит от мастерства ткача. В данном случае, от моих неумелых рук. Признаться, не силен в означенном искусстве, однако, желание зачастую способно подменить собой умение, не так ли?
– Будем знакомы! – киваю и делаю глоток. Отменный эль. Осенний, из самого спелого ячменя, темно-золотой и такой же согревающий, как солнечный свет, пропитавший колосья.
Делюсь своим восторгом с гномом, и тот согласно басит:
– Знатный напиток, знатный! Только у меня дома лучше варят.
– Охотно верю. А где ты живешь?
– Уже не живу, – резкий и хмурый ответ.
– Как так?
– А вот так! – упрямо наморщенный нос.
– Дома нет, что ли?
– Есть.
– Раз есть, значит… Выгнали?
– Сам ушел.
Не знаю, что он ожидает услышать в ответ, но моя следующая фраза повергает гнома в растерянность:
– И правильно! Уходить надо самому!
– Ты так думаешь?
– Уверен! Чем сидеть и ждать, пока под зад пнут. Вот ты, сразу видно, парень смелый, потому и ушел.
– С чего ты взял… про смелость? – растерянность растет и ширится.
– Как это, с чего? Ты ж не испугался сюда прийти? Не испугался. А все остальные от моего волка так и разбегались!
– Ах, волка… – гном бросил взгляд в сторону Киана. – А чего его бояться? Он же ручной… Ну, всяко тебе подчиняется, ведь верно? А ты, если б хотел его натравить, себя бы запирать не позволил!
– Логично мыслишь. Молодец! Кстати, о волке… – я оценивающе посмотрел на окорок. – Не против, если я его угощу?
– Угощай… Я все равно эту копоть не люблю, – разрешил Вэльши.
– Я тоже. Киан, иди сюда!
Волк охотно подошел к «общему столу» и, блаженно урча, вгрызся зубами в сочное мясо. Я выложил на салфетку куски пирога из миски, плеснул в освободившуюся емкость эля и пододвинул к серой морде. Киан благодарно вильнул хвостом и единым махом вылакал половину питья.
Гном озадаченно посмотрел на нас обоих и спросил:
– Он у тебя еще и пьет?
– Пьет.
– И не хмелеет?
– Почему же… Хмелеет. Только отходит от хмеля быстрее, чем напивается.
Кстати, это – чистая правда. В звериной шкуре метаморф живет, если можно так выразиться, быстрее, что и помогает ему заживлять раны после сразу же после того, как они были нанесены. Но и старение приходит раньше, если злоупотреблять пребыванием во Втором Облике… Правда, за Киана я не волновался: Ксо, в случае чего, с лихвой возместит слуге время, потраченное на меня.
– Обученный? – продолжил допытываться Вэльши.
– В какой-то мере… – волк отрывается от разгрызания кости и смотрит на меня с укоризной, словно говоря: «Только не заставляй ходить на передних лапах и петь песенки… Я, конечно, все это проделаю, но мне будет неприятно».
Знаю, что неприятно. Потому, заставлять не буду. Даже для того, чтобы потешить гнома:
– Он не любит показывать, что умеет.
– Ну, не любит, и ладно! – соглашается мой собутыльник. Нет, правильнее было бы сказать: сокувшинник. Бодро же он уничтожает пенный напиток: у меня еще и трети кружки не отпито, а гном уже снова на кувшин поглядывает…
– Так скажи мне, друг Вэльши, почему ты ушел из дома? – решаю, что наступил момент истины. Тем более что гном пригубил вторую порцию эля.
– Зачем хочешь знать? – ох, какие же мы недоверчивые и подозрительные! Ничего, я – настырный и отступать не собираюсь:
72 
