Что это?!
«Местный дух...» — бесстрастно сообщила Мантия.
Дух?
«Водяник[11] озорничает...» — Легкая усмешка.
Озорничает?! Очередная петля с завидным упорством обернулась вокруг меня, вспенивая воду, и потребовалось отчаянное усилие, чтобы разорвать ее хватку и пустить в грудь немного воздуха.
Его... Нужно... Отогнать...
«А почему — не уничтожить?»
Действительно, почему?
На мгновение мне показалось, что такой исход будет самым предпочтительным. Уничтожить. Низвергнуть в Пустоту. Стереть самый След пребывания. Пить губами его предсмертный крик, горький и пьянящий, словно выдержанное вино... Уничтожить, а не убить. Убийство сохраняет жертве шанс на существование в иных Пластах. То, что могу сейчас сотворить я, не оставит никаких шансов. Никому. Даже той шушере, что ошивается в свите речного царька... Фрэлл, о чем я думаю?! Откуда эта «жажда крови»? Такая болезненная... Такая сладкая... Такая сильная, что я почти не могу ей противиться... Нет! Не хочу! Не позволю!
Это совершенно ни к чему!
«Ты уверен?»
Да... Сними Вуаль!
«Это опасно...»
Я знаю! Но иначе я утону!
«Как пожелаешь...»
Спазм сотряс все тело, от кончиков пальцев до кончиков волос. Кокон рассыпался на клочки. Я взмыл вверх, к лазурному небу и вдохнул свежий аромат текущей воды. А потом...
Мантия взметнулась вокруг меня рваными Крыльями.
Подозреваю, что магический Пласт реки поглотила в этот момент жесткая вспышка изумрудно-черного пламени. Я не мог этого видеть — сил вызвать Внутреннее Зрение не оставалось. Я только почувствовал, как по воде пробежала рябь, и на один мучительно-долгий миг гладь реки застыла. Она не стала льдом. Она не стала камнем. Это была все та же вода, но лишенная жизни. Всего на один миг река и ее обитатели оказались за Порогом. Но этот миг закончился, и вода вновь начала свое вечное движение.
Убирайся прочь, Хозяин Реки! Прочь, пока я не открыл Врата настежь!
Ужас, охвативший водяника, был почти физически ощутим — я не успел сделать очередной вдох, как остался наедине с рекой, Мантией и тонущим... гномом?!
Гнев удалось унять не с первой попытки, но я постарался сделать это как можно быстрее и подплыл к Гедрину уже в тот момент, когда он устал бороться и, нахлебавшись воды, начал погружаться в пучину. Пришлось нырнуть следом и нашаривать хоть что-нибудь, за что можно держаться и держать... Есть! Отчаянный гребок, еще один... Моя голова разорвала пленку воды, появляясь на поверхности. Неимоверное по тяжести усилие — и голова гнома тоже оказалась выше уровня реки. Чуть-чуть — но вполне достаточно, чтобы он мог дышать. Интересно, и как долго я смогу бултыхаться, удерживая на плаву двойной груз? А, неважно! Мне нужно добраться до берега, вот и весь приказ, короткий и ясный...
Я — невеликий пловец и по большей части не люблю много времени проводить в воде. А если добавить к этому измученное побоями и непривычной работой тело... Я не знаю, как доплыл. Последние гребки, как мне показалось, в клочья разорвали напряженные мышцы, и только коснувшись ногами зыбкого дна, я понял, что победил. На этот раз. Пусть моим противником был я сам — но я победил! И чувство гордости на несколько минут помогло не ощущать крупную дрожь, колотившую меня на горячем летнем воздухе. Я успел заметить ведунью, спешащую вниз по склону холма, успел толкнуть неподвижную тушку гнома подальше от воды и — самое главное! — успел скомандовать Мантии: «Вуаль!» А потом рухнул на песок, носом утыкаясь в подвяленную солнцем тину.
Меня трясло и ломало — не только от встречи с водяником и успешной попытки обуздать охватившее меня безотчетное желание рассеять речного духа пылью по ветру (или, наверное, правильнее было бы сказать: каплями по реке?), а и просто от того, что я замерз, проведя столько времени в холодной воде после полдневного труда на жаре. Барабанной дробью по спине бежали мурашки, зубы стучали, как копыта взбесившихся лошадей, скрюченные пальцы не хотели разжиматься... Я слышал голоса, чувствовал, как меня поднимают и кутают во что-то сухое, но не мог вытолкнуть из себя ни слова. А сказать хотелось много — особенно по адресу бородатого кретина, решившего наловить рыбки!
* * *
...Впрочем, мне и позднее не удалось высказать все, что я думал и чувствовал. Причина молчания оказалась до неприличия проста: мой рот был основательно занят поглощением лекарственных средств. Правда, не все из них были бы признаны таковыми при строгом разборе...