Мы слишком стары, чтобы бояться. Просто мы отвернемся от всего этого. Если мы поддадимся страху, он захлестнет нас, нам откажут ноги, и мы сделаемся маленькими, хрупкими и дряблыми. И станем похожими на куски высохшей кожи. Когда-то она была мягкой, а сейчас жесткая, как железяка.
Добрые Феи сидят и прислушиваются. Они мозговиты, как суки. Я хочу сказать, что это единственные известные мне люди, способные диктовать своим гениталиям, что им делать. Они поженились пятьдесят лет назад и с тех пор только трахаются. Мне думается, СПИД виноват.
Иногда Добрые Феи говорят в унисон. Они как близнецы, которых заперли вдвоем сразу после рождения.
— Мы должны забрать Силуэта.
Выйти вперед, пока мы раздумываем. Точно. Побить. Нас? Побить.
А потом все мы разражаемся смехом. Мэнди кашляет, как собака, когда ей отказывают голосовые связки. Гас скрипит. Я знаю, что от меня исходит звук, похожий на тот, что бывает при перекатывании гравия. Джаззанова таращится в пространство. Он не хочет оставаться в стороне, он смеется мигающим огням и проглатывает кусочек жареного картофеля, думая, что это таблетка.
Мэнди лаяла:
— Команда невробиков!
Добрые Феи сидят, держась за руки, посасывают сигаретки, и на их лицах не двигается ни единый мускул.
Фея Один, само спокойствие:
— Забавно было бы быть в картонной коробке.
— Особенно когда идет дождь.
Это говорит второй. Типус пяти футов двух дюймов роста и с простецкой бородой. Он похож на несостоявшегося Царя Тормозов, но сам себя называет Душителем, и предполагается, что это должно восприниматься в качестве своеобразной шутки.
— Да, но вот вы, братцы, — говорит Мэнди, — я слышу, откуда вы явились, только вот что вы намереваетесь ДЕЛАТЬ?
Фея Два называет себя Джоджо, но я готов поклясться, что на самом деле его имя Джордж, и он говорит:
— Мы попросим его прекратить.
— Вот как? Конечно!
— Его точка зрения не имеет смысла. Он утверждает, что поступает так, потому что он стар. Но старикам он и приносит вред.
Мэнди трясет головой:
— Он втянулся в это дело из-за денег.
Душитель не согласен:
— Это он ради шоубизнеса. Денег тут недостаточно.
Джоджо говорит:
— Мы объясним ему, как он сможет попасть на телевидение и сказать что-нибудь осмысленное. Не сомневаюсь, у многих из нас есть что сказать от имени пожилых людей.
Мэнди спрашивает:
— И как вы это сделаете?
Джоджо говорит:
— Я занимался организацией телевизионных шоу.
Душитель говорит:
— Все, что нам нужно, — узнать, кто такой Силуэт.
И мне все это представляется странным, меня тошнит и я не знаю почему.
Мэнди трясется, как будто сдерживает смех. Она стряхивает сигаретный пепел так, как если бы речь шла об исполнении ее детской мечты.
— Лучше займитесь компьютерным взломом, — говорит она.
На следующий день прибегает мой любезный доктор Кертис и сообщает мне, что всех нас ждет визит полиции.
Кертис выглядит испуганным. Он выглядит больным. Он прислоняется к дверному косяку с таким видом, как будто его сейчас снесут. Пухленький, гладкокожий, хорошенький, маленький доктор — ему так много есть что терять.
— Как ваша система? — спрашивает он.
Он улыбается так, словно заново учится пользоваться лицевыми мускулами. Он имеет что-то сказать, но он считает излишним говорить это в присутствии артиллерии.
Я не улавливаю.
— А вам что до этого?
Он издает такой звук, как будто его кто-то уколол в живот. Его глаза исполняют танец живота в сторону окна. Я выглядываю наружу и вижу, что подъездная дорога к Счастливой ферме нафарширована, как праздничная индейка, полицейскими автомобилями.
Я только говорю:
— Высветилась фигура?
Я имею в виду силуэт. Кертис резко успокаивается и согласно кивает.
— А вы следите за новостями.
Я понимаю его. Полиция прибыла сюда, чтобы выяснить, не спонсирует ли кто-нибудь из нас, старых добряков, Силуэтово царство кошмара. А это означает, что они ознакомятся с нашими счетами. На сей раз наши с Кертисом личные интересы совпадают.
Я вор и никогда не был пойман, и не потому что был умным; я знаю — это не так. Поэтому я беспокоюсь. Поэтому я готовлюсь.
У меня есть примерно десять минут, а это все, что мне нужно. Я включаю свою экстренную программу. Это как повторный показ партии профессиональных гольфистов. Кертис околачивается рядом. Он хочет увидеть, как это делается. Мне необходимо надеть очки, но я не хочу, чтобы этот человек узнал о транскодере.