107 
Я улыбаюсь Мальчишке и кивком указываю на камеры, очки, телевизор, компьютер… На все орудия наблюдения. Но что это? Мальчишка спокоен. Не бла-бла английский, но он понимает, что я делаю. В первый раз я вытянул из него улыбку. Он посмеивается и поднимает стакан с виски. «3–24!» — говорит он. А, это же язык Мальчишек.
— Хлопни! — отвечаю я. Это мой язык. — Любишь Бритни, а?
Мальчишка — дока. Он точно знает, что сейчас происходит.
— Бритни… Уитни… Все это старье. — Он хихикает, кивает, трясет головой. — Я большой, большой любитель.
Я знаю, что он думает. Он думает: этот старик просто вляпался в какое-то дерьмо. Он думает: этот старик забрался в программу и добывает мне мои деньги.
Микроволновая печь пищит так, будто мой обед готов, только сейчас готовится не еда. Я надеваю очки, водружаю на них транскодер, и на месте Бритни внезапно оказываются счета Корпорации. Но это только если смотреть сквозь мои очки.
Я получил точные сведения о том, кто урезает долю Мальчишки.
Мой Медицинский Контролер. Господин доверенный доктор Кертис. Так что я делаю переливание на корпоративный счет Мальчишки. Готово к отправке в его банк.
— Хлопнем! — говорит Мальчишка.
Дом Большого Папы.
Затем я связываюсь с доктором Кертисом.
— Рожа у вас гнилая, и все мозги на подбородке!
Доктор Кертис откидывается назад. У него вид человека, которому только что рассказали очень дурной анекдот. За его спиной — стена из экранов, и на некоторых видны пульсирующие человеческие внутренности.
Видите ли, когда стареешь, в конце концов оказываешься здесь, а это дает им право отслеживать все твои последние действия и слова. Ты — пациент.
Я — ненормальный пациент.
— Может быть, мне и восемьдесят, но я все еще могу вас приколотить!
Он опять откидывается назад, его брови взлетают и нависают над глазами.
— Я всегда могу предписать, чтобы из вас выкачали весь этот агрессивный тестостерон. Старым людям он ни к чему.
Я ненавижу его. Кроме шуток. Я способен мириться со многими людьми, но если бы я мог искалечить Кертиса, то так бы и сделал. Кертис добрался до моей мошонки и может крутить ее когда ему заблагорассудится.
— Послушайте, Кертис, вы при помощи компьютерного взлома воруете наши чаевые. Хм! Неужто вы думаете, что персонал не замечает, что чаевые не приходят по назначению? Я знаю, что мы — горстка придурковатых стариканов, но даже мы способны сообразить, что когда нам не вытирают задницы, то это потому, что сотрудники не могут прокормить своих детей. И оставь наши чаевые в покое, мразь!
Добрый доктор фыркнул.
— Боюсь, у меня есть издержки.
— Да, и у всех у них есть сиськи.
— А источник дополнительного дохода у меня один. — Он начинает улыбаться. Хорошая долгая пауза, как будто снимается крупный план или что-то в этом роде. Он кривит губы в нелепом поцелуе. — Это вы.
Он как студент театральной школы. Его дыхание пахнет сыром. Он мне говорит:
— Если мой счет опустеет, я заберусь на ваш.
Как бы не так! Это будет непросто. Но у него есть преимущество. Это глобальное преимущество, фундаментальное преимущество. Я каждый день сижу на этом преимуществе, и оно пронизывает мой зад.
Я не в состоянии ходить без посторонней помощи. Мой сын беден. Я вынужден добывать сотню штук в год.
Так что я возьму их с чужих банковских счетов, лады?
Кертис — мой врач. Ему известно все, что я делаю. Я должен окоротить его.
У меня есть мечта. Я надеваю на доктора Кертиса резиновую маску и бейсбольную кепку козырьком назад, а потом ночью закапываю его, камеры его не опознают, и он стерт с лица земли. Его убивают из духового ружья. Его засовывают в микроволновую печь. Если пощупать его тело, то кажется, что он держится за раскаленную лампочку. Эта бритая, татуированная, жирная, ничтожная задница ощущает, что значит быть бедным и голодным, карабкаться по стенам, чтобы активировать некую артиллерию.
И все это перед обедом. О, это решительный день. Не отступай, и он станет еще решительнее.
Сегодня суббота, день визита Билла. Я иду в солярий и жду, потом жду еще. Сегодня он не появляется. Я еще немного жду. А потом звоню ему, чтобы оставить сообщение. Я не хочу, чтобы мой голос прозвучал жалобно, поэтому стараюсь собраться.
— Привет, Билл, это папа. Все отлично. Надеюсь, ты тоже владеешь обстановкой.
Потом я присаживаюсь и отключаю связь. Мне не хочется быть старым унылым говнюком. Я открываю газету. Там говорится, что Конгресс намеревается пересмотреть налоговые ставки, облегчить бремя для молодых налогоплательщиков. Круто, спасибо.
107 
