Очень многие остаются на этих пепелищах. Почти все. Поэтому, стараясь сохранить чужую жизнь, нужно всегда быть готовым к смерти души. Хорошо еще, наши личные дома горят слишком редко, чтобы мир ослеп от зарева невидимых пожаров…
Я завидую вам, герр старший инспектор. Всеми имеющимися силами. И я мог бы многое рассказать о своей зависти и чужой ненависти. Но бури, начинающиеся в сознании и заканчивающие бег своих вихрей рядом с сердцем, не интересны никому вне меня. Поэтому остается только спокойно кивнуть и ответить, чуть приподнимая уголки губ в дежурной улыбке:
— Понимаю.
***
Толпа зевак, собравшихся посмотреть на лимузин, рассосалась только с отбытием лавандового монстра в неизвестном направлении. Я вышел из дверей «Сентрисс» как раз в тот момент, когда двигатель машины грозно рыкнул на мешающих проезду людей, и те недовольно расступились. Водружение дивы под вуалью в недра грандиозного экипажа прошло без меня, но жалеть о прошедшем мимо моего внимания зрелище не хотелось.
Что все это вообще означало? Сьюпы никогда не славились любовью к эпатированию общественности, наоборот, тщательно скрывали свое присутствие от случайных свидетелей. А сегодня перед моими глазами развернулось красочное, но невероятно нелепое представление. Что происходит? Резкая смена имиджа хороша для эстрадных звезд и политиков, но не для тех, чье призвание — оставаться в тени.
Я остановился неподалеку от места стоянки лимузина, застегивая куртку и перебирая в уме бусины фактов, упрямо нанизывающиеся на нить логики в единственно возможном порядке. Лучшая защита — это нападение. Выставление сьюпа напоказ вполне можно сравнить с отчаянной контратакой. Но если так оно и есть… Требуется защита? От кого и от чего?
«Как жизнь молодая, пенсионер?…»
Лично для меня мысли не имеют вкуса, цвета и запаха. Даже эмоции не могу прочитать, как бы ни пытался: затачивали меня вовсе не для этого, да и с глубиной заточки перемудрили по неопытности и неосведомленности. Я читаю только словесное содержимое чужих голов. Но иногда и по небрежно оброненной фразе можно безошибочно определить ее автора.
— Спасибо, не жалуюсь. Какими судьбами здесь, До?
Я никогда не называю ее полным именем. Потому что ей не нравится подаренное родителями «Дора», о чем было заявлено хоть и мысленно, но сразу и непреклонно, а мне дважды повторять не нужно.
— А то ты не догадываешься?
Я постарался добавить немного улыбки в мысленное: «Догадкам я предпочитаю факты, ты же знаешь», и мои старания не прошли незамеченными. Впрочем, кто-кто, а Дора, сколько я ее знаю, всегда очень тонко различала именно оттенки эмоций.
— Хватит засорять эфир. Я устала. Хочешь поговорить, воспользуйся языком.
— Как пожелаете, фроляйн.
Поворачиваюсь лицом к окликнувшей меня старой знакомой. Да, все течет, все изменяется, но только не наши привычки.
Темные от падающей с неба воды пряди неравномерно постриженных волос. Бледное лицо, на котором ярче всех прочих черт выделяется прилипшая к губе и почти потухшая сигарета. Свитер крупный вязки, бесформенный и необъятный, балахоном висящий на узкой, как щепка, фигуре. Широченные брюки с накладными карманами, приляпанными к месту и не к месту, массивные ботинки со стальными накладками на носках, ядовито-желтый платок с набивными черными черепами, повязанный на левое запястье. В целом, получается нечто среднее между нонконформиствующим подростком и вечным студентом, лишенное внешних половых признаков. Знакомьтесь: госпожа Дора Лойфель, практикующий сьюп.
— Работала?
— Я же не могу позволить себе нежиться на пенсии, — привычно съязвила она, но тут же посерьезнела: — Да. Только что.
— По делу Нейман?
Сигарета перекочевала в другой уголок рта.
— Понятия не имею. Имена меня не интересуют.
— Кларисса Нейман. Женщина, выбросившаяся из окна.
— А… Да, она.
— И каков вердикт?
Дора нахохлилась, как воробей, и посмотрела на меня снизу вверх:
— Тебе-то что?
— Хочу получить подтверждение собственным выводам. Или опровержение, тут уж как кости лягут.
— Верно говорят: полицейским родился, полицейским и умрешь, — с высоты прожитых тридцати пяти лет глубокомысленно заключила госпожа Лойфель. — Задело за живое?
— Скорее, за мертвое.
— Нарочно интригуешь?
Рассказывать всю подоплеку заинтересованности я не стал бы и самому близкому другу, а уж для давней соперницы хватит и намека: