Особенно,... 
17 
«Это невыносимо. Ну когда же? Я больше не могу ждать. Устал, как собака. Да, я тоже не против игр и недомолвок, но рано или поздно наступает время, когда… Пора решать. И решаться. Если ожидание затянется, я не выдержу и скажу прямо. Скажу так жестко, как только умею…»
«Хрум-хрум. Чмок-чмок. Аппетитненько, жирненько, вкусненько. Хочу-хочу-хочу! Мерзкая женщина все никак не закроет свой рот и не даст мне насладиться этим роскошненьким, этим сладеньким, этим долгожданненьким… Ку-у-у-ушать! Скорее-скорее-скорее заканчивай болтать, старая метелка! Мой животик пуст, а когда я голоден, я… М-ням!..»
Судорожно сделанный глоток воды едва не заставил меня поперхнуться.
Что за ерунда? Это его мысли? В самом деле? Странно и непонятно. Настроение очень похоже, и все-таки… Нетерпение — главная тема. Но воплощение… Не понимаю. Они слиты вместе так плотно, что их почти не разделить. Но потоков два. Точно, два!
Первый — вполне привычный, с небольшим оттенком усталости и негодования, но в целом спокойный, сдержанный, даже чопорный. Второй… Со вторым сложнее. Кажется, его хозяин — существо без воспитания и каких-либо представлений о правилах приличия. Очень сильный поток, едва ли не перекрывающий своего родного брата. Или я ошибаюсь?
Ева положила ложку с таким громким стуком, что на него обернулись люди, сидящие за соседним столиком.
— Больше не хочешь?
— Нет, — процедила сквозь зубы девушка.
— Что случилось?
— Ни-че-го.
А выставленный вперед подбородок говорит мне совсем о другом. Фроляйн Цилинска встревожена и обеспокоена. А еще — разозлена. Интересно, какова причина резкой смены настроения моей напарницы?
Мужчина встает, наклоняет голову, словно прося прощения. Кларисса кивает в ответ. Должно быть, понадобилось выйти в туалет или еще куда-нибудь. Обычное дело. Но как только спина в сером пиджаке исчезает за дверями ресторана в толпе прочих посетителей «Сентрисс», стул, на котором сидела Ева, жалобно царапая паркет, выдвигается из-за стола.
— М-м-м?
Девушка встает, решительным шагом подходит к Клариссе Нейман, удивленно, но приветственно улыбающейся ей навстречу. Узкие ладошки моей коллеги опираются о стол, над которым Ева склоняется, чтобы… Посекретничать? О нет, наоборот, даже мне слышно ее горестно-гневное:
— Он не любит вас. Ни капельки. Одна только жратва на уме, и все. А вы для него не больше чем… Как это?… Старая… старая… а, швабра!
Выпалив столь грубое откровение, фроляйн Цилинска гордо удаляется прочь, оставляя на мою долю оплату счета и сбор верхней одежды, сиротливо повисшей на спинке стула. Расплачиваюсь, краем глаза следя за лицом нашей клиентки. Хотя, следить не за чем: более застывшей может быть только посмертная гипсовая маска. И в мыслях все так же. Мертво. Ни единого проблеска. Может, это и к лучшему, но Еве не следовало брать инициативу в свои руки. Я понимаю ее возмущение, только оправдать не могу. Нужно быть, если хотите, немного циничнее. Работа есть работа, и переживать за каждого из ищущих счастья, значит, самому сгореть дотла раньше срока. А свои нервы ближе к телу, как бы то ни было. Особенно такие дорогие, как у Евы и у меня.
— Не делай так больше.
Девушка стоит у огромного окна галереи, глядя на кипящую жизнью площадь. Третий этаж — небольшая высота, и ты еще не чувствуешь себя оторванным от людской реки достаточно, чтобы смотреть на происходящее сверху вниз. Отчетливо видны лица, слышны чувства, почти осязаемы прикосновения.
— Оденься, — протягиваю жакет.
Ева задумчиво накидывает его на плечи.
— Так всегда бывает, да?
Догадываюсь, о чем меня хотят спросить, но на всякий случай уточняю:
— Как именно?
— Грустно.
— Очень часто, не буду врать.
Она поворачивается ко мне, но не поднимает глаз.
— Я не могла не сказать.
— Знаю.
— Ну да, ты же всегда и все знаешь…
Я проходил через те же двери, девочка. Переступал те же пороги. Единственная разница между нами состоит в возрасте. Я давно научился держать язык за зубами, а тебе учеба только предстоит. Ничего, со временем ты станешь гораздо рассудительнее, и больше не будешь позволять собственным чувствам вырываться наружу в тех случаях, когда речь идет о судьбах других людей. Хотя бы потому, что твои страдания посторонним нисколько не интересны.
— Надеюсь, она найдет свое счастье.
— Я тоже надеюсь. Пойдем?
17 
