103 
Барон подошел к кровати и хотел заговорить, но францисканец сделал ему знак хранить молчание.
— Каждая минута драгоценна, — быстро начал больной. — Вы сюда приехали, чтобы участвовать в состязании, не правда ли?
— Да, отец мой.
— Вы надеетесь, что вас выберут генералом?
— Надеюсь.
— А вы знаете, какие условия необходимы для достижения этой высшей степени, делающей человека господином королей, равным папе?
— Кто вы такой, — спросил барон, — чтобы подвергать меня этому допросу?
— Я тот, кого вы ждете.
— Главный избиратель?
— Я уже выбран.
— Вы…
Францисканец не дал ему договорить; он протянул свою исхудалую руку: на ней блестел перстень, знак генеральской степени.
Барон попятился от изумления, потом поклонился с глубоким почтением и сказал:
— Как, вы здесь, монсеньор? В этой бедной комнате, на этой убогой постели, и вы избираете будущего генерала, то есть вашего преемника?
— Не беспокойтесь об этом, сударь; исполните поскорее главное условие, то есть сообщите ордену такую важную государственную тайну, благодаря которой один из первых дворов Европы навсегда попал бы при вашем посредстве в феодальную зависимость от ордена. Скажите же, вы добыли эту тайну, как вы утверждали в вашем прошении, поданном в Большой Совет?
— Монсеньор…
— Впрочем, начнем по порядку… Вы действительно барон фон Востпур?
— Да, монсеньор.
— Это ваше письмо?
Генерал иезуитов вынул из связки одну бумагу и подал ее барону.
Барон взглянул на нее и сделал утвердительный знак:
— Да, монсеньор, это мое письмо.
— И вы можете показать мне ответ секретаря Большого Совета?
— Вот он, монсеньор.
Барон протянул францисканцу письмо со следующим простым адресом:
«Его превосходительству барону фон Востпуру».
В нем содержалась одна только фраза:
«Между пятнадцатым и двадцать вторым мая, Фонтенбло, гостиница „Красивый павлин“».
А. М. D. G. 7
— Хорошо, — кивнул францисканец, — все в порядке, говорите.
— У меня отряд, состоящий из пятидесяти тысяч человек; все офицеры подкуплены. Я стою лагерем на Дунае. В четыре дня я могу свергнуть с престола императора, который, как вы знаете, противится распространению нашего ордена, и заместить его принцем из его рода, которого мне укажет орден.
Францисканец слушал, не подавая признаков жизни.
— Это все? — спросил он.
— В мои планы входит европейская революция, — добавил барон.
— Хорошо, господин Востпур. Вы получите ответ; возвращайтесь к себе и через четверть часа уезжайте из Фонтенбло.
Барон вышел, пятясь назад, с таким подобострастным видом, точно он откланивался самому императору, которого собирался предать.
— Это не тайна, — прошептал францисканец, — это заговор… Впрочем, — прибавил он после минутного размышления, — будущность Европы теперь не зависит от австрийского двора.
И красным карандашом, который был у него в руке, он вычеркнул из списка имя барона фон Востпура.
— Теперь очередь кардинала, — продолжал он, — со стороны Испании мы имеем, конечно, нечто более серьезное.
Подняв глаза, он увидел духовника, который, как школьник, покорно ждал его распоряжений.
— А-а! — сказал он, заметив эту покорность. — Вы говорили с хозяином?
— Да, монсеньор, и с врачом.
— С Гризаром?
— Да.
— Значит, он вернулся?
— Он ждет с обещанным лекарством.
— Хорошо, если понадобится, я позову его; теперь вы понимаете всю важность моей исповеди, не правда ли?
— Да, монсеньор.
— В таком случае пригласите испанского кардинала Херебиа. И поскорее. Так как вы теперь знаете, в чем дело, то на этот раз останетесь здесь, потому что по временам мне делается дурно.
— Не позвать ли доктора?
— Нет еще, подождите… Только испанского кардинала… Ступайте!
Через пять минут вошел кардинал, бледный и встревоженный.
— Мне сказали, монсеньор… — пролепетал кардинал.
— К делу! — глухим голосом произнес францисканец.
И он показал кардиналу письмо, которое тот написал в Большой Совет.
— Это ваш почерк? — спросил он.
— Да, но…
— А ваше приглашение?
Кардинал колебался с ответом. Его пурпур был возмущен власяницей бедного францисканца.
103 
