«Из того, что мне уже известно, сообщаю наиглавнейшее: пребываю в надеждах, что поверженный вами враг еще не скоро вернется в мир людской, но тем не менее знайте, что искать его надо в местах, где в земле — кровь.
И еще одно. Надеюсь, что подарок, оставленный мною, вы покамест не использовали. Если же использовали, знайте, что делать сие в вашем состоянии и положении можно не более трех раз. Не стану описывать, чем может обернуться злоупотребление, но прошу поверить мне на слово, ибо никогда не желала вам зла».
— Что еще за подарок она подсунула моему братцу? — вопросил сам у себя аббат. — Верно, какую-нибудь богомерзкую пакость, что еще ожидать от нее…
«Напоследок о главном. Будьте осторожнее с чревоугодником! Слова его словно мед, честность его напоказ, но в мыслях его нет добра к вам!
С почтением, Рос и Гаусберта Патс».
— Что же за подарок? — повторил аббат, пряча письмо обратно в конверт. — Вот с кем знается мой безумный брат — для чего ему это?! Чревоугодник… кто есть сей? Не я ли снова? Ах, грешен я, грешен… Благодарю вас, хириэль!
Последние слова обращены были уже к хозяйке, принесшей чай и блюдце с сухариками и печеньем и не обратившей внимания на письмо, что Тристан держал в руке. Сделав несколько глотков, аббат спросил у женщины, которая не спешила удалиться:
— Скажите, хириэль, не оставил ли мой брат для меня записки или устного послания?
— Хире Бофранк не оставил, но оставил его приятель, премилый старичок по имени Базилиус Кнерц, — отвечала хозяйка без какой-либо задней мысли. — Будь вы чужой человек, я, верно, не сказала бы вам об этом, но коли вы родной брат хире Бофранка…
Сказав так, она подала аббату записку Кнерца. Возблагодарив бога, что обстоятельства пока что складываются столь удачно, Тристан прочел и ее, на сей раз про себя. Хозяйка дождалась, пока он закончит, и спросила в волнении:
— Не разъясните ли, фрате Бофранк, что сие означает?
— Так вы прочли записку? — с возмущением воскликнул аббат.
— Был грех… Но зачем же пишет хире Кнерц, что вы, дескать, вовсе не то, что о вас разумеет хире Бофранк?
Тристан тотчас понял, что женщина чрезвычайно глупа, коли у него самого о таком спрашивает, и поспешил успокоить ее:
— Грех в том, что вы прочли письмо, не велик, ибо кто из нас порою не любопытен; что же до упомянутых строк, то мне неизвестен хире Кнерц и я не могу судить, зачем он обо мне так пишет, хотя вижу, что пишет вздор. Кстати, благодарю вас — печенье ваше превкусное, хириэль.
В рассеянности оставив аббату и второе письмо, хозяйка удалилась к себе, а Тристан Бофранк еще раз обыскал те места, до которых не добрался прежде, ничего более не обнаружил и уселся в кресло, дабы поразмыслить, как вести себя в будущем. Он не опасался Кнерца, ибо ведал, что старичок не может знать его в лицо, как не могут знать и остальные, кроме разве отсутствующей здесь Гаусберты, посему аббат был уверен, что исполнит данное ему поручение со всем возможным тщанием.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
скорбная, в которой Хаиме Бофранк и Альгиус Дивор отважно сражаются со злокозненным упырем
- Мне колебанья не к лицу,
- Я смерть считаю высшим благом
- И подвигаюсь шаг за шагом
- Вперед, к счастливому концу.
Теодор Агриппа д'Обинье «Преисполненная высокомерия ода»
— Новая напасть! — воскликнул Альгиус. Он пнул решетку ногою, но лишь ушибся и с ругательствами отскочил прочь.
— Нашей глупости поистине нет пределов, — сказал печальный Бофранк. — Что делать, хире Дивор? Что можем мы предпринять?
— Попробуйте выстрелить. Хотя, даже если Жеаль услышит выстрел — а ведь лаз довольно длинен! — это не значит, что он сумеет открыть решетку с той стороны.
— Посему я не буду тратить заряд, — рассудил Бофранк.
— Но что мы можем сделать еще?
Они попробовали вдвоем, вцепившись в прутья, приподнять решетку, но тщетно — скрытый в стене механизм не позволял сделать этого.
— Хире Клааке ждет роскошный обед, — только и сказал на это толкователь, после чего принялся перебирать книги, но вдруг встрепенулся и спросил: — А не применить ли вам, хире Бофранк, тот таинственный способ, что спас всех нас из темницы на острове Брос-де-Эльде?
Бофранк молчал. Перед глазами его всплыли строки из письма прекрасной Гаусберты: «Надеюсь, что подарок, оставленный мною, вы покамест не использовали. Если же использовали, знайте, что делать сие в вашем состоянии и положении можно не более трех раз…»