184 
— Госпожа… — повторил Атос. — Ах, простите, мой милый, но я вовсе не знал, что у вас там наверху…
— Это Трюшен, — добавил покрасневший Планше.
— Кто бы там ни был, Планше, простите нам нашу нескромность.
— Нет, нет, входите, господа, теперь можно.
— Мы не войдем, — решительным тоном заявил Атос.
— О, если б она знала о вашем приходе, она бы успела…
— Нет, Планше, прощайте!
— Вы не захотите обидеть меня, господа; нельзя же в самом деле оставаться на лестнице и уходить, даже не присев хотя б на минуточку.
— Если б мы знали, что у вас там наверху дама, — ответил Атос со своим обычным хладнокровием, — мы бы попросили у вас позволения поздороваться с ней.
Планше был до того смущен этой утонченною дерзостью, что быстро распахнул дверь, чтобы впустить графа и его сына.
Трюшен уже закончила свой туалет. У нее был вид богатой и кокетливой купчихи, и ее французские глаза светились немецкой томностью. После двух реверансов она удалилась из комнаты, чтобы спуститься в лавку. Это, впрочем, вовсе не означало, что она не остановилась послушать у двери, что скажут о ней Планше и господа посетители.
Атос в этом нисколько не сомневался и старался избежать этой темы. Планше, напротив, сгорал от желания выложить свои объяснения по этому поводу, от чего Атос всячески уклонялся.
Но поскольку иные люди обладают способностью преодолевать своим упрямством упрямство своего собеседника, Атос вынужден был выслушать рассказ об идиллическом счастье, которым наслаждался Планше, рассказ, изложенный языком, превосходящим своим целомудрием даже прославленный в этом отношении язык самого Лонга[*].
Итак, Планше поведал Атосу, что Трюшен — услада его зрелых лет и что она принесла ему удачу в делах, совсем как некогда Руфь Воозу[*].
— Теперь вам не хватает лишь наследников вашего благоденствия, — заметил Атос.
— Если у меня будет наследник, он получит триста тысяч ливров, — ответил Планше.
— Нужно, чтобы он был, — флегматично сказал Атос, — это нужно для того, чтобы ваше состояньице не пошло прахом.
Слово «состояньице», как бы невзначай брошенное Атосом, поставило Планше на его место, подобно тому как это делал голос сержанта в те далекие времена, когда Планше был копейщиком в Пьемонтском полку, куда его устроил Рошфор.
Атос понял, что лавочник женится на Трюшен и волей-неволей будет иметь потомство.
Это показалось ему тем более очевидным, что приказчик, которому Планше продал лавку, приходился, как он узнал, родственником Трюшен. Атос вспомнил, что это был краснощекий, курчавый, широкоплечий малый. Он узнал уже все, что можно и должно было узнать о судьбе бакалейщика. Он понял, что нарядные платья Трюшен не могут возместить полностью скуку, которую нагонят на нее деревенская жизнь и разведение плодовых деревьев в обществе седеющего супруга.
Итак, Атос понял решительно все и без всякого перехода спросил:
— Что поделывает господин д’Артаньян? В Лувре его не нашли.
— Но, господин граф, господин д’Артаньян исчез.
— Исчез? — удивился Атос.
— О, мы знаем, что это значит!
— Но я-то этого не знаю.
— Когда господин д’Артаньян исчезает, это всегда бывает ради какого-нибудь поручения или дела.
— Он говорил вам об этом?
— Никогда.
— Однако вы знали заранее о его поездке в Англию.
— Из-за спекуляций, — неосторожно промолвил Планше.
— Спекуляций?
— Я хочу сказать… — перебил смущенный Планше.
— Хорошо, хорошо, ни ваши дела, ни дела нашего друга нас не касаются; мы расспрашиваем вас лишь из дружбы к нему. Но раз капитана мушкетеров здесь нет и мы не можем получить от вас никаких указаний, где увидеть шевалье д’Артаньяна, мы с вами простимся на этом. До свидания, Планше, до свидания. Едем, Рауль!
— Господин граф, я хотел бы…
— Молчите, молчите; я не из тех, кто вызывает слугу на нескромность.
Слово «слуга» резануло слух будущего миллионера Планше, но почтительность и врожденное добродушие взяли верх над оскорбленным тщеславием.
— Ведь нет ничего нескромного в том, чтобы уведомить вас о следующем: господин д’Артаньян побывал у меня несколько дней назад.
— Ах, так!
— И провел здесь немало часов, склонившись над географической картой. А вот и та самая карта, о которой я говорю. Пусть она будет доказательством правдивости моих слов, — добавил Планше, и отправился за картой, висевшей на одной из стен комнаты.
184 
