— Мне кажется, что вы ошибаетесь, господин де Безмо.
— Я читал приказ.
— И я тоже.
— Я прочел там имя Сельдона, да еще написанное такими вот буквами!
И господин де Безмо показал свой палец.
— А я прочитал Марчиали, и такими вот буквами.
И Арамис показал два пальца.
— Давайте выясним, — сказал уверенный в своей правоте Безмо, — вот приказ, и стоит только еще раз прочесть его…
— Вот я и читаю Марчиали, — развернул бумагу Арамис. — Смотрите-ка!
Безмо взглянул, и рука его дрогнула.
— Да, да! — произнес он, окончательно поверженный в изумление. — Действительно Марчиали. Так и написано: Марчиали!
— Ага!
— Как же так? Человек, о котором столько твердили, о котором ежедневно напоминали! Признаюсь, монсеньор, я решительно отказываюсь понимать.
— Приходится верить, раз видишь собственными глазами.
— Поразительно! Ведь я все еще вижу этот приказ и имя ирландца Сельдона. Вижу. Ах, больше того, я помню, что под его именем было чернильное пятно, посаженное пером.
— Нет, пятна тут не видно, — заметил Арамис.
— Как так не видно? Я даже поскреб песок, которым его присыпали.
— Как бы то ни было, дорогой господин де Безмо, — сказал Арамис, — и что бы вы там ни видели, а приказ предписывает освободить Марчиали.
— Приказ предписывает освободить Марчиали, — машинально повторил Безмо, пытаясь собраться с мыслями.
— И вы этого узника освободите. А если ваше доброе сердце подсказывает вам освободить заодно и Сельдона, то я ни в какой мере не стану препятствовать этому.
Арамис подчеркнул эту фразу улыбкой, ирония которой окончательно открыла Безмо глаза и придала ему храбрости.
— Монсеньор, — начал он. — Марчиали — это тот самый узник, которого на днях так таинственно и так властно домогался посетить некий священник, духовник нашего ордена.
— Я не знаю об этом, сударь, — ответил епископ.
— Однако это случилось не так давно, дорогой господин д’Эрбле.
— Это правда, но у нас так уж заведено, чтобы сегодняшний человек не знал, что делал вчерашний.
— Во всяком случае, — заметил Безмо, — посещение духовника иезуита осчастливило этого человека.
Арамис, не возражая, снова принялся за еду и питье. Безмо, не притрагиваясь больше ни к чему из стоявшего перед ним на столе, снова взял в руки приказ и принялся тщательно изучать его.
Это разглядывание при обычных обстоятельствах, несомненно, заставило бы покраснеть нетерпеливого Арамиса; но ваннский епископ не впадал в гнев из-за таких пустяков, особенно если приходилось втихомолку признаться себе самому, что гневаться было чрезвычайно опасно.
— Ну так как же, освободите ли вы Марчиали? — поинтересовался Арамис. — О, да у вас выдержанный херес с отличным букетом, любезнейший комендант!
— Монсеньор, — отвечал Безмо, — я выпущу заключенного Марчиали лишь после того, как повидаю курьера, доставившего приказ, и, допросив его, удостоверюсь в том…
— Приказы пересылаются запечатанными, и о содержании их курьер не осведомлен. В чем же вы сможете удостовериться?
— Пусть так, монсеньор; в таком случае я отошлю его назад в министерство, и пусть господин де Лион либо отменит, либо подтвердит этот приказ.
— А кому это нужно? — холодно спросил Арамис.
— Это нужно, чтобы не впасть, монсеньор, в ошибку, это нужно, чтобы тебя не могли обвинить в недостатке почтительности, которую всякий подчиненный должен проявлять по отношению к вышестоящим, это нужно, чтобы неукоснительно выполнять обязанности, возлагаемые на тебя службой.
— Прекрасно; вы говорите с таким красноречием, что я положительно восхищаюсь вами. Вы правы, подчиненный должен быть почтителен по отношению к вышестоящим; он виновен, если впадает в ошибку, и подлежит наказанию, если не выполняет своих обязанностей или позволяет себе преступить законы, к соблюдению которых его обязывает служба.
Безмо удивленно посмотрел на епископа.
— Из этого вытекает, — продолжал Арамис, — что для успокоения собственной совести вы намерены посоветоваться с начальством?
— Да, монсеньор.
— И что, если лицо, стоящее выше вас, прикажет вам выполнить то-то и то-то, вы окажете ему полное повиновение?
— Можете в этом не сомневаться.
— Хорошо ли вы знаете королевскую руку, господин де Безмо?