97 
– Ладно, пусть так! – вскричал Сент-Малин, побледнев от ярости. – Согласен, что все это правда. Но из этого следует…
– Что именно?
– Что рядом с вами я чувствую себя плохо.
– Уходите, если вам угодно. Черт побери, не я стану вас задерживать.
– Вы делаете вид, что не понимаете.
– Напротив, милостивый государь, я вас отлично понимаю. Вам хотелось бы отнять у меня письмо и везти его самому. К сожалению, для этого пришлось бы меня убить.
– А может быть, этого-то мне и хочется!
– Хотеть и сделать – две разные вещи.
– Спустимся вместе к реке, и вы увидите, не одно ли и то же для меня – захотеть и сделать.
– Милостивый государь, когда король поручает мне везти письмо…
– Что же тогда?
– Тогда я доставлю его куда следует.
– Я силой отниму его у вас, хвастунишка!
– Вы, надеюсь, не вынудите меня размозжить вам череп, словно бешеной собаке?
– Вас?
– Конечно: у меня при себе пистолет, а у вас его нет.
– Ну, ты мне за это заплатишь! – сказал Сент-Малин, осаживая свою лошадь.
– Надеюсь, после того, как поручение будет выполнено.
– Каналья!
– Пока же, умоляю вас, сдерживайтесь, господин де Сент-Малин. Ибо мы имеем честь служить королю, а у народа, если он сбежится, услышав, как мы ссоримся, создастся очень худое мнение о королевских слугах. И кроме того, подумайте, как станут ликовать враги его величества, видя, что среди защитников престола царит вражда.
Сент-Малин рвал зубами свои перчатки. Из-под его оскаленных зубов текла кровь.
– Легче, сударь, легче, – сказал Эрнотон, – поберегите свои руки, им же придется держать шпагу, когда у нас с вами до этого дойдет.
– О, я сейчас подохну! – вскричал Сент-Малин.
– Тогда мне и делать ничего не придется, – заметил Эрнотон.
Трудно сказать, до чего довела бы Сент-Малина его все возрастающая ярость, но внезапно, переходя через Сент-Антуанскую улицу у Сен-Поля, Эрнотон увидел чьи-то носилки, вскрикнул от изумления и остановился, разглядывая женщину, чье лицо было полускрыто вуалью.
– Мой вчерашний паж, – прошептал он.
Дама, по-видимому, не узнала его и проследовала мимо, глазом не моргнув, но все же откинувшись в глубь носилок.
– Вы, помилуй бог, кажется, заставляете меня ждать, – сказал Сент-Малин, – и притом лишь для того, чтобы заглядываться на дам!
– Прошу извинить меня, сударь, – сказал Эрнотон, снова тронувшись в путь.
Теперь молодые люди быстрой рысью помчались по улице предместья Сент-Марсо; они не заговаривали даже для перебранки.
Внешне Сент-Малин казался довольно спокойным. Но на самом деле его мышцы дрожали от гнева.
Ко всему он еще заметил, – и, как всякий отлично поймет, это открытие его отнюдь не смягчило, – ко всему он еще заметил, что, как бы хорошо он ни ездил верхом, при случае он не смог бы угнаться за Эрнотоном, ибо конь его оказался гораздо слабее и был уж весь в мыле, хотя проехали они еще очень небольшое расстояние. Это весьма озабочивало Сент-Малина. Словно желая отдать себе полный отчет в том, на что способен его конь, он принялся понукать его и хлыстом и шпорами, что вызвало между ним и лошадью ссору.
Дело происходило на берегу Бьевры.
Лошадь не стала тратить сил на красноречие, как это сделал Эрнотон. Но, вспомнив о своем происхождении (она была нормандской породы), она затеяла со своим всадником судебный процесс, который он проиграл.
Сперва она осадила назад, потом встала на дыбы, потом сделала прыжок, словно была бараном, и устремилась к Бьевре. Там она бросилась в воду, где и освободилась от своего всадника.
Проклятия, которыми принялся сыпать Сент-Малин, можно было слышать за целое лье, хотя их наполовину заглушала вода.
Когда ему удалось встать на ноги, глаза у него вылезали на лоб, а лицо изборождено было струйками крови, истекавшими из расцарапанного лба.
Сент-Малин огляделся по сторонам: лошадь его уже поднялась вверх по откосу, и виден был только ее круп, из чего следовало, что голова ее повернута была в сторону Лувра.
Сент-Малин понимал, что, разбитый усталостью, покрытый грязью, промокший до костей, окровавленный, весь в ссадинах, он не сможет догнать свою лошадь: даже попытка сделать это была бы смехотворной.
Тогда он припомнил слова, которые сказал Эрнотону. Если он не пожелал одно мгновение подождать своего спутника на улице Сент-Антуан, можно ли было рассчитывать, что спутник этот прострет свою любезность до того, что станет ожидать его часа два на дороге?
97 
