Особенно,... 
233 
Спутника его он не увидел: по всей вероятности, тот, пройдя вперед, уже исчез из поля зрения.
Дойдя до самого верха, Реми остановился. На этот раз граф его определенно узнал. Он невольно вскрикнул, и на голос его Реми обернулся.
Анри увидел его лицо, отмеченное характерным шрамом, уловил его тревожный взгляд, и у него уже не оставалось никаких сомнений. Слишком взволнованный, чтобы немедленно принять решение, он удалился: сердце его тягостно сжималось, и он спрашивал себя, почему Реми покинул свою госпожу и почему один едет по той же дороге, что и он.
Мы сказали «один», потому что Анри сперва не обратил никакого внимания на второго всадника. Мысли его словно перекатывались из бездны в бездну.
На другой день Анри поднялся спозаранку, рассчитывая встретиться с обоими путниками в ту минуту, когда откроют городские ворота; он остолбенел, услышав, что ночью двое неизвестных просили у губернатора разрешения выехать из города и что, вопреки обыкновению, для них тотчас же отперли ворота.
Таким образом, они выехали около часу пополуночи и выгадали целых шесть часов. Анри нужно было наверстать потерянное время. Он пустил своего коня галопом, в Монсе настиг путников и обогнал их.
Он снова увидел Реми, но тот теперь должен был стать колдуном, чтобы узнать его. Анри переоделся в солдатское платье и купил другую лошадь.
Тем не менее бдительному взору верного слуги почти удалось перехитрить Анри, на всякий случай Реми шепнул что-то своему спутнику, и тот успел отвернуть лицо, которого Анри и на этот раз не увидел.
Но молодой человек не сдался. В первой же гостинице, где нашли приют путешественники, он принялся расспрашивать, и так как расспросы сопровождались и тем, против чего трудно устоять, он в конце концов узнал, что спутник Реми был совсем молодой человек, очень красивый, но очень грустный, очень умеренный в пище и никогда не жалующийся на усталость.
Анри вздрогнул. У него внезапно блеснула мысль.
– Не женщина ли это? – спросил он.
– Возможно, – ответил хозяин гостиницы. – Сейчас здесь проезжает много женщин, переодетых мужчинами, в таком виде им легче попасть во Фландрскую армию к своим любовникам. Нам же, хозяевам гостиниц, полагается ничего не замечать, вот мы и не замечаем.
Это объяснение было для Анри тягчайшим ударом. Разве не было вполне возможным, что Реми сопровождает свою переодетую в мужское платье госпожу?
В таком случае – если это было правдой – для Анри в этом деле ничего хорошего не было.
По всей вероятности, как и говорил хозяин гостиницы, неизвестная дама ехала во Фландрию к своему любовнику. Стало быть, Реми лгал, говоря о непроходящей печали незнакомки; стало быть, он измыслил небылицу о вечной любви, повергшей его госпожу в неизбывную скорбь, – измыслил для того, чтобы избавиться от человека, назойливо следившего за ними обоими.
– Ну что ж, – говорил себе Анри, для которого такая надежда была куда мучительней прежнего отчаяния, – ну что ж, так лучше! Настанет минута, когда я смогу подойти к этой женщине и обвиню ее во всех ухищрениях, которые низводят ее, такое высокое место занимавшую в моих мыслях и сердце, на уровень самых посредственных представительниц ее пола. Тогда я, считавший ее существом почти божественным, тогда, увидев совсем близко эту блестящую оболочку самой вульгарной души, и я, может быть, упаду с высот своих иллюзий, с высот своей любви.
И юноша рвал на себе волосы при мысли, что он может лишиться и той любви, и тех мечтаний, которые его убивали, ибо справедливо говорят, что умерщвленное сердце все же лучше опустошенного.
Как мы уже сказали, он опередил их и, все время раздумывая о том, что повлекло во Фландрию тогда же, когда и его, этих двух человек, ставших для существования его необходимыми, увидел наконец, что и они въезжают в Брюссель.
Мы уже знаем, как он продолжал следовать за ними.
В Брюсселе Анри собрал самые достоверные сведения о кампании, предпринятой герцогом Анжуйским.
Фламандцы были слишком враждебны герцогу, чтобы дружелюбно принять знатного француза: они слишком гордились только что одержанным успехом своего национального дела – ибо недопущение в Антверпен герцога, призванного Фландрией, чтобы овладеть ею, было несомненным успехом, – слишком гордились этим, чтобы отказать себе в удовольствии несколько унизить знатного француза, расспрашивавшего их с чистейшим парижским акцентом, во все времена казавшимся бельгийцам очень смешным.
233 
