127 
— Какой бы ни была горечь вашего отсутствия для меня — предложите свои услуги отечеству, как это вы делали всегда, и немедленно отправляйтесь в Кадис. Ваша служба будет с благодарностью принята, и это вселит спокойствие в ваше сердце. Вы одержите последнюю и самую славную победу и затем счастливый возвратитесь и с честью обретете здесь покой.
Нельсон молча продолжал смотреть на нее, затем, с глазами полными слез, воскликнул:
— Благородная Эмма! Храбрая Эмма! Да, ты словно прочла в моем сердце; да, ты проникла в мои мысли. Не было бы Эммы, не было бы больше Нельсона. Ты меня превратила в того, кем я являюсь сейчас; сегодня же я поеду в Лондон.
«Виктория», вызванная телеграфом, в тот же вечер была в водах Темзы, а на следующий день все было готово к выступлению.
Они провели вместе еще десять дней. Последние пять из них Нельсон почти целиком проводил в Адмиралтействе; 11-го они совершили последний визит в милый их сердцу Мертон, провели вместе весь день 12-го и всю ночь.
За час до рассвета Нельсон встал с кровати и проследовал в покои своей дочери, наклонился над ее кроватью, в молчании помолился, с большим жаром и многими слезами: он был очень религиозный человек.
В семь утра он попрощался с Эммой: она проводила его до экипажа; здесь он долго прижимал ее к своему сердцу. Слезы в обилии текли у нее из глаз, но она пыталась улыбаться и вся в слезах говорила ему:
— Не начинайте сражение, не увидев птичку опять.
Чтобы реально оценить человека, следует измерить его не с высоты заслуг, а с самого дна его слабостей.
Вот легенда из жизни Нельсона, о птичке.
В первый раз Эмма Лионна увидела «героя Нила», как в ту пору его называли, когда, как мы уже говорили, он вернулся после Абукира. Уже в его объятиях она почувствовала себя плохо, и Нельсон отвел ее в свою рубку; в минуту, когда она пришла в себя, в окно влетела птичка и села на плечо Горацио.
Открыв глаза, Эмма, которая, возможно, и не закрывала их, спросила:
— Что это за птичка?
Нельсон улыбнулся и, усмехаясь, ответил:
— Это мой добрый гений, сударыня; когда рубилось дерево, из которого была изготовлена мачта корабля, в его ветвях скрывалось крохотное гнездо ткачика, и каждая моя победа предварялась прилетом этого крохотного очаровательного создания, будь я в Англии, в Индии или в Америке. Несомненно, какая бы победа ни ждала меня, эта птичка меня навестит. И напротив, если я сражался, не увидев ее накануне или в тот же день, меня ждала беда, это точно.
И действительно, птичка своим прилетом возвестила ему самую громкую его победу, которую звали Эмма Лионна.
После бомбардировки Копенгагена он только и делал, что просыпался под пение этой птички, хотя абсолютно не понимал, как она влетала к нему в каюту.
Вот к чему относились слова Эммы: «Не начинайте сражение, пока опять не увидите птичку».
Нельсон приехал в Портсмут утром следующего дня, и 15-го сентября он вышел в море.
Но погода была столь неблагоприятной, что «Виктория», невзирая на опыт команды, была вынуждена еще два долгих дня простоять в виду британского берега.
Эта задержка позволила Нельсону перед тем, как отправиться в морские дали, послать две записки, полные трепета и нежных чувств: одну — своей дочери, а вторую — своей возлюбленной; последняя была пронизана скорбными предчувствиями.
В конце концов установилась благоприятная погода, и можно было покинуть Ла-Манш, а 20 сентября в шесть часов вечера он на всех парусах приблизился и объединился с флотом под Кадисом, состоявшим из двадцати трех кораблей резерва под началом вице-адмирала Коллингвуда.
В этот же день ему исполнилось сорок семь лет.
1 — го октября в еще одной записке он сообщил Эмме о своем соединении с Коллингвудом и о нервическом припадке — они у него случались с тех пор, как его ужалила змея.
Вот это письмо:
«Моя дорогая Эмма, это такое для меня утешение — взять в руки перо и черкнуть вам строку. Потому что сегодня утром, около четырех часов, у меня был тяжелый спазм, который меня вконец обессилил. Думаю, один из этих припадков в скором времени убьет меня. Однако же все прошло к этому времени, и я не чувствую никаких его последствий, кроме огромной слабости. Вчера я писал в течение семи часов: возможно, причиной приступа была усталость.
Я примкнул к флоту поздним вечером двадцатого сентября и связался с ним лишь на следующее утро. Думаю, мой приезд воспринимается очень хорошо, и не только со стороны офицеров, но и со стороны каждого из моряков по отдельности, и когда я объяснял им план сражения, это было для них откровением; после моих слов все вскочили, возбужденные охватившим их энтузиазмом; были даже такие, которые не могли сдержать слез. Это что-то новое, особое и в то же время простое, и если удастся использовать этот план против французского флота, победа будет верной. «Вы окружены друзьями, полностью доверяющими вам!ρ — кричали мне все офицеры. Может, среди них и были Иуды, но большинство точно было счастливо, что командовать ими буду я.
127 
