44 
Распахнув дверь института, первое, на что я обратила внимание, так это на тишину, второе — на электронные часы, висящие над портретом академика, часы показывали 8-20, и время это объясняло, почему в институте царит безмолвие — опять я оказалась сомой ранней пташкой. Что ж поделаешь — такая карма!
Я нажала кнопку на щитке проходной, услышала привычное вжиканье — это пропуск вылетел из ячейки и прокатился по желобку к окошку вахтера. Вслед за этим звуком последовал еще один, до боли знакомый: за стеклянными дверями прогрохотал трамвай и со скрежетом остановился. Значит, не так уж рано я и пришла. Прогресс!
Я подошла к окошку вахтера, вытянула руку, как делала каждое утро, ожидая, когда мне отдадут мой пропуск. Но пропуск почему-то в моей ладони не появился.
Тут я услышала звук открываемой входной двери, потом голоса, шаги, смех и прочий шум надвигающейся на меня толпы.
Я засунула руку поглубже и сделала пальцами хватательное движение, типа, не томи, гони документ.
Сзади на меня уже напирали исстрадавшиеся без работы нихлоровцы.
Мое терпение лопнуло. Я вытащила руку из окна и засунула в него голову по самые плечи.
— Вы там уснули или как?
В данном случае вопрос был неуместен, ибо полулежащую на столе женщину нельзя было принять за спящую ни при каких обстоятельствах. Была она неподвижной, застывшей, бездыханной. Лицо ее, с выпученными стеклянными глазами, находилось прямо под колпаком настольной лампы, и можно было прочитать на нем тот ужас, который она испытала перед смертью.
Ноги мои подогнулись, но я не упала, так как с одной стороны мой бок упирался в «вертушку», а к другому привалилась внушительная шеренга нихлоровцев. Сил на то, чтобы вылезти из окна, у меня хватило. Хватило и выдержки, чтобы не заорать при виде ее распоротого живота. Не доставало мне лишь трезвости мысли. По этому, как в тумане, я обернулась, мутно оглядела толпу (Ба! Знакомые все лица: Маруся, Паня, Слоник, рядом со мной Сулейман, значит, это он ввинчивает мне в бок свой локоть) и, нечленораздельно мыча, ткнула пальцем в окошко.
Тут толпа поднажала. Привлеченная моим мычанием и жестами, она ринулась вперед, надеясь побыстрее узнать, что же меня столь поразило. Непрозрачная органика, коей обнесли пятачок вахтера, не выдержала столь мощного давления и после секундного сопротивления сначала треснула, а потом и разлетелась.
И тут все увидели то, что минутой раньше пришлось наблюдать мне.
Что тут началось! Визги, крики (и не только бабьи), охи, плач. А тут еще последний кусок стекла, до этого чудом державшийся в пазах, вылетел и рухнул в лужу еще не совсем запекшейся крови.
Визг перешел в писк, плач в рыдание. Стало напряженнее, но тише. И в этой напряженной тишине мы вдруг услышали…
Тот, тот, топ.
По лестнице, скрытой от нас дверью, кто-то шел.
Толпа замерла, притихла, приготовилась увидеть.
Дверь распахнулась. На ярко освещенное пространство фойе вышел, робко улыбаясь, Лева Блохин.
Все ахнули.
За моей спиной удивленно ойкнул Сулейман.
Блохин, все еще не понявший в чем дело, продолжал улыбаться, переводя водянистый взгляд с одного знакомого лица на другое. Когда глаза его наткнулись на мою побелевшую физиономию, он видно что-то понял, потому что лыбиться перестал и шепотом спросил:
— Вы чего?
Я показала ему глазами, куда надо посмотреть. Он медленно опустил очи. Несколько секунд непонимающе таращился на мертвую женщину… И вдруг начал оседать.
Первая моя мысль была — никогда не видела, как Гадзила падает в обморок, вторая — а я чем хуже?
И согретая последней мыслью я обмякла, позволив чьим-то заботливым рукам меня подхватить.
Вторник. Продолжение
Явление Геркулеса
Очнулась я уже за проходной, на банкетке, стоящей в углу фойе. Под моей головой лежал чей-то плащ, а перед носом белел вонючий тампон.
— Чего это? — вяло отмахивалась я от ватки.
— Нашатырь. Нюхай давай, — упрямая Маруся продолжала издеваться над моим обонянием.
— Да я уже очухалась, отстань!
Я приподнялась. В голове было еще мутно, да и тела пока будто ватное. Но я знала, что это скоро пройдет, как никак в обморок падала уже не в первый раз. Ужаснее всего было ощущение, что я вся покрыта потом, у меня всегда очень обильное потоотделение перед отключкой, притом, что в обычной жизни даже в страшную жару я остаюсь сухой и благоухающей.
— Дай платочек, — попросила я у подруги.
44 
