68 
Немного опомнившись, она слегка улыбнулась и снова приникла к мужу.
– Мне просто любопытно. А какого ответа ты ожидал? Ранулф облегченно вздохнул и разом обмяк.
– Ты испугала меня, вот и все. На какой-то миг мне показалось, что сейчас ты скажешь о своей беременности.
– А если бы все было именно так? Он снова напрягся, но тут же расслабился.
– Я вынудил бы себя встретить новость с мужеством, подобающим рыцарю и графу.
Лайонин была рада, что он не видит выражения ее лица.
– О каком мужестве ты толкуешь? Не вижу особенного подвига в том, чтобы зачать ребенка.
– Дело не в этом, а в вечной за него ответственности. Ребенок – это не шутки.
– И ты принял бы новость вполне серьезно? Наверное, он не попался бы в ловушку так легко, если бы сейчас посмотрел ей в глаза.
– Совершенно верно. Но я рад, что ты не понесла. У меня даже нет времени обдумать… что это такое – отцовский долг.
Сердце Лайонин упало.
– А твоя дочь?
– Тогда… я был молод и… Он немного помолчал.
– Давай больше не будем говорить на эту тему. Тогда она уже сама повернулась к нему:
– Но, муж мой, мы просто обязаны потолковать об этом, поскольку к Рождеству я приготовила тебе особенный подарок.
– И что же это? – удивился он. – У меня и без того все есть.
Лайонин покачала головой:
– Может, мне следовало попросить отца Джонатана изготовить тебе разум из клочка пергамента? Думаю, он будет действовать не хуже, чем тот, которым ты безуспешно пытаешься воспользоваться.
Ранулф нахмурился, вскинул голову, и с лица вдруг сбежали все краски. Он молча смотрел на нее, широко раскрыв глаза.
Лайонин принялась старательно рассматривать свои руки.
– Только не говори, что недоволен. Я этого не перенесу. Молчание длилось целую вечность, прежде чем Ранулф приподнял ее подбородок. Она почти могла поклясться, что сильная мужская рука, рука Черного Льва, королевского рыцаря и графа, предательски подрагивает.
– Это правда? Ты родишь мне малыша?
Лайонин кивнула, не совсем понимая, что он сейчас испытывает. Ранулф уронил ее руку, буквально взметнулся с земли и, откинув голову, издал громкий, уродливый и ужасающий военный клич, подобного которому она в жизни не слышала. Лайонин поспешно заткнула уши, содрогаясь всем телом. Теперь она могла догадываться, что испытывали враги, слыша эти жуткие звуки, разнесшиеся по всему острову.
Лайонин все еще прижимала руки к ушам, когда Ранулф оглянулся, прижал ее к себе и требовательно поцеловал в губы.
– Означает ли это, что тебя не рассердило мое известие? Он стремительно подхватил ее на руки.
– На земле нет человека счастливее меня.
– И ты не вспоминаешь о долге и обязанностях? – поддела она.
– Больше я не потерплю твоих издевательств! Сначала я хотел бы сына, а потом – десяток дочерей. Мальчик необходим, чтобы защищать моих прелестных девочек. И я никогда не позволю им выйти замуж. Всегда стану держать подле себя. Пусть подают мне домашние туфли и греют вино. И конечно, я сообщу Эдуарду, что именно ему мы обязаны первенцем.
– Какое отношение имеет король к нашему ребенку? •
– Если он родится в Рождество, значит, мы зачали его в те три дня Круглого стола, – объявил он. – Мой бедный разум всегда славился способностями к вычислениям, не говоря уж о разгадке женских тайн. Эдуард обязательно скажет, что всему причиной смесь красного и белого вина. Конечно, все с этим согласятся: когда я уносил тебя из зала, лицо твое было на редкость выразительным.
– Никого ты не уносил!
– Еще как уносил! Оставшиеся громко смеялись, хлопали в ладоши и советовали мне, как лучше продолжить этот вечер. Но боюсь, все эти предложения меркли в сравнении с тем, что ты вытворяла. Да я просто уверен, что именно в ту ночь мы зачали ребенка, – торжественно объявил он и засмеялся, когда она ударила его кулаком в грудь. – Что скажет наш мальчик о матери, которая бьет его отца?
– Скорее всего присоединится ко мне. Если только не повезет родить такого хвастуна, как ты!
Ранулф снова рассмеялся и прижал ее к себе.
– Значит, ты должна родить мне дочерей, иначе кто же будет слушать меня и моего сыночка?
– Я уверена, что ты кого-нибудь обязательно найдешь.
– Верно, но все они боятся голос при мне повысить. Я слишком их подавляю. Ни одна женщина не заставит меня так упорно трудиться, чтобы произвести впечатление. Не осмелится поколотить меня, когда я захожу чересчур далеко. Никто, кроме тебя.
68 
