73 
— Кстати, куда цыган-то твой подевался? Я уже несколько дней не видел его.
— Малосрочник?
— Ага. Шалтай-Болтай.
Йохум ухмыльнулся, Хильдинг тоже. Шалтай-Болтай.
— Он почти все время в камере сидит. Не любит он все это. Дерьмо по телику.
— Ты о чем?
— Я не знаю.
— Я не знаю?
— У Срочника свои заморочки. Почем я знаю. Невмоготу ему слушать про девчушку и насильника. Он же мог замочить его раньше.
— И чё теперь?
— Тогда бы ничего не случилось.
— Так уже случилось.
Хильдинг огляделся. Вертухай возвращался, уходил из отделения. Он понизил голос:
— У него тоже есть дочь. Вот почему.
— И чё?
— Ну, потому он об этом и думает.
— Да мало ли у кого есть дети. У тебя что, нету?
— Она живет там. Где была убита та девочка. Где-то под Стренгнесом. Он так думает.
— Думает?
— Он никогда ее не видел.
На секунду Йохум оторвал взгляд от телевизора, провел ладонью по бритой голове, посмотрел на Хильдинга:
— Не понимаю.
— Для Срочника это важно.
— Так убита ведь не она?
— Нет. Но могла бы оказаться и она.
— Да ладно.
— Он так считает. У него фотка есть. Сам увеличил. На всю, блин, стену.
Йохум запрокинул голову на спинку дивана и громко расхохотался — так смеются, когда хмель подзуживает.
— Ну, цыган гребаный! Да он, черт побери, совсем больной на голову. Ходит, блин, тут и ломает себе башку над тем, чего не произойдет и не может произойти, потому что насильник уже застрелен, нету его! Видать, с ним еще хуже, чем я думал. Глюки у мужика. Вот кому надо бы хлебнуть сусла.
Хильдинг замер, опять изнывая от страха.
— Тише ты! Молчи!
— О чем?
— О сусле.
— Чё, боишься цыганенка Срочника?
— Молчи, и всё.
Йохум снова захохотал, подняв указательный палец. Обернулся к телевизору, где по-прежнему шли репортажи о расправе над насильником: интервью с прокурором, прижатым к стенке на лестнице суда, этакий лощеный хмырь в костюме, светлый чуб зачесан набок, микрофон у лица, точь-в-точь как они все, слишком молодой, слишком зацикленный на карьере, встряска ему отнюдь не повредит.
•
Пожалуй, только когда Фредрика Стеффанссона взяли под стражу, Ларс Огестам понял, о чем идет речь.
О чем идет речь во всей этой истории.
Он ведь посмеивался втихаря, поначалу, когда ему поручили дело педофила и когда разговор еще шел о сексуальном маньяке и совершенном им убийстве маленькой девочки. Потом Огестама вырвало в туалете прокуратуры, когда ситуация резко переменилась и неожиданно появился скорбящий отец и совершенное им убийство сексуального маньяка.
Потому-то арест Стеффанссона оказался для Огестама не просто очередной упущенной возможностью профессионального взлета в шведской судебной системе.
Тут было нечто намного большее.
Собственный страх, невозможность перейти улицу без оглядки по сторонам, жизнь, смерть.
Когда решался вопрос об аресте, он настаивал, чтобы Стеффанссона в связи с подозрением в совершении убийства по очевидным мотивам держали под стражей до начала процесса.
Адвокат Стеффанссона, Кристина Бьёрнссон, которой он на днях фактически проиграл процесс Аксельссона, утверждала, что действия Стеффанссона суть необходимая оборона, и потому отвергала арест.
Она заявила, что явно существовала угроза для жизни других людей, подчеркнула, сколь невелик риск, что Стеффанссон затруднит расследование или уклонится от предстоящего судебного процесса, сказала, что будет вполне достаточно обязать его ежедневно отмечаться в эскильстунской полиции.
Но председатель суда ван Бальвас уже через несколько минут постановила, что Фредрик Стеффанссон, подозреваемый в совершении убийства по очевидным мотивам, останется под арестом до начала процесса, точная дата которого будет определена позже.
Эхо от удара молотка еще не утихло, а уже грянуло сущее светопреставление.
Сначала те, что стояли за дверью.
Те, что с микрофонами, прижавшие его к каменной стене на лестнице.
Ведь Стеффанссон герой.
Вот как?
Он спас жизнь двум маленьким девочкам.
Нам об этом неизвестно.
Бернт Лунд носил при себе их фотографии.
Стеффанссон убил человека.
У Лунда были их имена. Он следил за детским садом.
Стеффанссон совершил убийство, вот что он сделал. И это для меня главное.
73 
