Особенно,... 
14 
Голос сорвался на фальцет. Тот, кто хорошо его знал, слышал, что он нервничает. Нильс знал его хорошо. Случилось что-то серьезное, без сомнения, он не помнил, чтобы когда-либо слышал в голосе Леннарта такой страх.
— Только не он! — Леннарт уже кричал. Все тем же тонким голосом. — Только не он! Слышишь, только не он!
Коллеги сидели затаив дыхание. Оскарссон был на грани срыва. Всегда такой корректный, сдержанный, сейчас он дрожа стоял перед ними.
— Сволочь проклятая, мать его так!
Леннарт выключил мобильник. Лицо побагровело, он тяжело дышал, самообладание как ветром сдуло. Все ждали.
Он снова встал. Сделал шаг назад. Словно чтобы лучше их видеть.
— Это из охраны. Придурок Берг. Сказал, что у нас побег. Один из моих. У Сёдерской больницы. Бернт Лунд. Избил обоих охранников и угнал автобус.
В полицейском участке на стокгольмской Бергсгатан разливался голос Сив Мальмквист. По крайней мере, в дальнем коридоре первого этажа. Каждое утро, чем раньше, тем громче. Кассетник для аудиокассет С-120, здоровенный, как все магнитофоны семидесятых годов. Те же пластиковые футлярчики, те же кассеты, тридцать лет кряду. Три пленки с песнями Сив, в разном порядке. Нынешним утром звучали: «Мама похожа на свою маму» и «Ничто не сравнится со старым Сконе» из альбома «Метроном-1968», две стороны одного сингла, на конверте красовалась черно-белая Сив перед микрофоном, в коротком рабочем халатике, с метлой.
Этот магнитофон Эверту Гренсу подарили на двадцатипятилетие, он принес его на работу, поставил на книжный стеллаж и, прежде чем стал комиссаром уголовной полиции, каждый раз, переезжая в новый кабинет, сам перетаскивал его на руках. На работу он всегда приходил первым, не позже половины шестого, чтобы провести два часа без идиотов в дверях и по телефону. Около половины восьмого он убавлял громкость, иначе визитеры начинали возмущаться. Но всегда заставлял их помучиться, добровольно звук тише не делал: если им что-то от него надо, пусть попросят.
Он и сам словно бы черно-белый, как Сив на конверте.
Большой, грузный, усталый. С седым венчиком волос вокруг лысины. Походка странная, неровная, почти хромающая. Шея не гнется, несколько лет назад, когда отряд быстрого реагирования, которым он командовал, брал литовского бандита, он угодил в удавку и после довольно долго лежал в больнице.
Раньше Гренс был хорошим полицейским. Но уже не знал, таков ли сейчас. И хотел ли вообще быть таким. Работал потому только, что не представлял себе, чем иначе заняться? Придавал работе непомерно большое значение, считал настолько важной, что на время она затмевала все? Никто ведь и не вспомнит про него через несколько лет. Приходили новые и новые люди, без предыстории, понятия не имевшие о том, что совсем недавно играло важнейшую роль, кто и почему держал в своих руках неформальную власть. Мы должны этому научиться, думал он. Мы не вправе забывать. Необходимо включить в профессиональную подготовку умение «выходить из программы», обязанность понимать, как все незначительно, как быстротечно, что ты здесь не навсегда, а очень ненадолго, ведь и у него самого были предшественники, которые совершенно его не интересовали.
В дверь постучали. Очередной идиот. Сейчас осторожно попросит его убавить громкость. Трусы несчастные.
Это был Свен. Единственный в управлении, с кем можно мало-мальски иметь дело.
— Эверт.
— Слушаю.
— Дело дрянь.
— В каком смысле?
— Бернт Лунд.
Он встрепенулся. Поднял брови. Оставил свое занятие.
— Бернт Лунд? Что с ним на этот раз?
— Сбежал.
— Черт!
— Опять!
Свен Сундквист симпатизировал Гренсу. И терпеливо сносил его сарказм, озлобленность, страх, что однажды придется оставить работу и признать, что тридцать пять лет пролетели и уже ничего не значат. Эверт хотя бы имел цель. Упрямый, недовольный, он верил в то, что делал. И этим отличался от большинства коллег.
— Ну рассказывай же наконец, Свен!
Свен изложил события, происшедшие при перевозке из Аспсосской тюрьмы в неотложку Сёдерской больницы. Как Бернт Лунд избил цепями двоих охранников и угнал автобус. Что теперь Бернт Лунд на свободе, что, вероятно, уже сейчас сидит где-то и наблюдает за девочками, за маленькими детьми, которые только-только пошли в школу.
Эверт встал. И, пока Свен рассказывал, беспокойно расхаживал по комнате. Прихрамывая, вихлял вокруг стола, между стульями и подставкой для цветов. Потом остановился перед мусорной корзиной, примерился здоровой ногой и пнул со всей силы, так что она пролетела через всю комнату.
14 
