153 
– Завершайте, он устал, – сказала Морриган, поняв, что если короля не остановить, они будут сидеть здесь до утра. – И я тоже, к вашему сведению.
– Последний вопрос, – спохватился король. – Кто тебя убил?
Несчастный замороченный покойник передернулся, и уцелевшая часть его лица исказилась гримасой ужаса.
– Зверь! – закричал он. – Зверь!
– Какой именно? – продолжал занудствовать Шеллар, не обращая внимания на крики. Но жертва неведомого зверя больше не сказала ничего вразумительного, повторяя только, как страшен был зверь и как было больно.
– Уходи, – поспешно скомандовала Морриган, выбрасывая перед собой руку. Бедняга рухнул на каменный стол и затих, а рассерженная волшебница повернулась к зрителям.
– Ваше величество, это уже переходит всякие пределы! Если вы покойника ухитрились утомить и довести до истерики, что же тогда происходит с живыми допрашиваемыми?
– Примерно то же, – ответил вместо короля его наставник, тяжко при этом вздохнув. А неугомонный монарх Ортана тут же перебил его:
– Погодите, мэтресса Морриган, пока я не ушел, у меня есть еще к вам вопрос. Вы не припоминаете, лет этак семьдесят пять назад, не имела ли какая-нибудь из лондрийских принцесс внебрачного ребенка от гнома?
– Да что вы себе позволяете!.. – прорычала Морриган и задохнулась, не находя слов от возмущения. Спустя две секунды наступившую паузу прорвал истерический смех мэтра Алена. Причем причина веселья была совершенно непонятна. Все отнесли это к реакции на стресс. Влияние эльфийской наследственности на человека до конца не изучено… Может, он, как и Силантий, некромантию не переносит…
Глава 14
Пух почувствовал, что он должен сказать что-нибудь полезное, но не мог придумать, что именно. И он решил вместо этого сделать что-нибудь полезное.
А. Милн
Когда Кантор предлагал его величеству подмогу, он имел в виду именно то, что говорил. Он, видит небо, очень хотел чем-то помочь, и вовсе не из-за того, что был пьян, а из-за Жака. Каким бы трусом, треплом и раздолбаем ни был этот парень, мистралиец все же был обязан ему жизнью, что подтвердил сеанс воспоминаний. Ведь мог и не тащить с собой, тем более легко представить, какой это был подвиг для Жака, который от одного вида крови падает в обморок, как барышня. Но ведь вытащил. Причитал, плакал, отворачивался и закрывал глаза, но не бросил. Если после этого товарищ Кантор будет сидеть сложа руки и ждать, когда терпение и привязанность его величества дойдут до «критической точки», то… кто он после этого? Вот именно. Потому товарища Кантора мучила жажда деятельности, желательно полезной, но если не получится, то хоть какой-нибудь. В особенности это проявлялось после некоторого количества спиртного, поскольку трезвый мистралиец предпочитал держать свои стремления при себе и никому кроме короля их не афишировать.
В тот памятный день, когда их впервые почтил своим визитом посланник, нарваться на подвиги Кантору не удалось – он встретил в коридоре Флавиуса, отчего моментально протрезвел и надолго заткнулся, хотя господин начальник не сказал ему ни слова и даже взглядом не выдал своего недовольства. День или два спустя у Элмара опять приключилось плохое настроение, и Кантору вновь пришлось составлять компанию его расстроенному высочеству. Разумеется, как только они допились до полного забвения причины попойки, товарищ Кантор опять устремился срочно что-то делать для спасения Жака. Жажда деятельности у него по-прежнему носила абстрактный характер, а объяснить Элмару и Ольге суть своих стремлений он не мог, так как помнил, что этого делать нельзя…
Словом, господа собутыльники дружно решили, что дорогой Диего просто выпил больше, чем следует, и теперь варит воду, значит, ему пора спать. Его уложили, невзирая на возмущение. Попробуйте эффективно протестовать, когда вашим оппонентом является пьяный принц-бастард Элмар…
Поскольку укладывание Кантора в кроватку случилось чуть ли не среди дня, проснулся он в два часа ночи в состоянии, хорошо знакомом и весьма им нелюбимом. Похмелиться в комнате было нечем – когда это после Элмара что-то оставалось недопитым?! – поэтому мистралиец, стараясь не разбудить Ольгу и проклиная все на свете, тихонько сполз с кровати, натянул штаны и с сапоги, тщетно поискал в темноте рубашку, плюнул и пошел так. Вариантов было несколько: либо завалиться к королю, у которого всегда есть коньяк (если тот еще не спит, то обязательно нальет), либо забрести к Мафею, который умеет лечить похмелье, либо навестить придворного мистика. Насколько его визит к кому бы то ни было уместен в два часа ночи, Кантор не особенно задумывался – еще бы, с такого-то похмелья! Единственное, о чем он был в состоянии думать, это о том, чтобы стараться держать голову ровно. Боль вела себя так, словно она – жидкость, налитая в пустую емкость, то бишь Канторову черепушку. Когда несчастный останавливался, она замирала и немного утихала, а стоило этой емкостью чуть-чуть качнуть, начинала плескаться и буйствовать.
153 
