Особенно,... 
110 
В этих словах была угроза, а я не любила угроз, однако понимала, что у них есть веские основания и в их соображениях было много здравого.
— Я непременно передам мужу, что вы заходили, — заверила я их.
— И скажите ему, что мы еще придем.
Я наклонила голову, и они вежливо вышли друг за другом.
Я вернулась к Меллиоре. Она была совсем бледной.
— Керенса, — сказала она, и в глазах ее было восхищение, — есть на свете что-нибудь, чего ты не можешь?
Я ответила, что не вижу ничего необычного в том, что я сделала, подумав при этом: вот и ответ. Шахта будет пущена вновь. Аббатство будет спасено для сэра Карлиона.
Я еще не спала той ночью, когда пришел Джонни. Даже не заговорив, я увидела в его глазах отчаяние. Это означало, что он проигрался.
Тем лучше! Теперь он будет так же, как и все остальные, стремиться пустить шахту в работу.
Я села в постели и, как только он вошел, крикнула:
— Джонни, здесь была делегация.
— Что?
— Сюда приходили Сол Канди и несколько шахтеров. Они хотят, чтобы ты открыл шахту Сент-Ларнстон.
Он сел на кровать и уставился на меня.
— Я знаю, что тебе это не по нраву. Но ведь это выход из наших затруднений. Что сработало один раз, сработает и другой.
— Ты что, рехнулась? — спросил он.
Он нетвердо встал, подошел к окну и, отдернув штору, стал смотреть в него.
— Ты пил, — выдвинула я обвинение. — Ах, Джонни, неужели ты не видишь, что нужно что-то сделать? Эти люди собираются открыть шахту, невзирая на то, нравится тебе это или нет.
— Если я обнаружу их на территории моих владений, они будут наказаны за незаконное вторжение.
— Послушай, Джонни. Все равно что-то придется делать. Если шахта Феддеров закроется, здесь возникнет масса трудностей. Ты не можешь позволить, чтобы шахта простаивала, когда она может дать людям работу…
Тут он повернулся, рот его дергался. Я не знала, что он в таком ужасном состоянии.
— Ты прекрасно знаешь, что в шахту лезть нельзя.
— Я знаю, что мы должны что-то предпринять.
— Что именно?
— Мы должны дать понять этим людям, что хотим открыть шахту. Что они о нас подумают, если мы откажемся?
Он посмотрел на меня так, словно хотел убить.
— Шахты никто не коснется, — сказал он.
— Джонни!
Он вышел из комнаты. И не вернулся, а ночь провел в своей гардеробной.
Джонни был непреклонен. Он ни за что не хотел открывать шахту. Я никогда не думала, что он такой упрямый. Он изменился; раньше всегда был таким беззаботным и легкомысленным, и я никак не могла понять причину этой перемены. Почему он так решительно настроен против? Он ведь никогда не заботился о фамильной гордости так, как Джастин.
Джастин! У меня появилась мысль написать Джастину. В конце концов, Джастин — все еще глава дома. Если бы он дал свое разрешение начать обследование, этого было бы достаточно.
Я колебалась. Потом представила себе, как Джастин получает письмо и решает, что это хороший повод для возвращения домой, как завоевывает одобрение деревенских жителей. Быть может, если он вернется и откроет шахту, они будут готовы забыть обстоятельства, вынудившие его уехать.
Нет, я не могла написать Джастину.
В деревне происходили перемены. Надвигалась катастрофа; бикфордов шнур догорал. Мы, семья Сент-Ларнстон, могли обеспечить людей работой, но отказывались это сделать.
Однажды в Джонни бросили камень, когда он проезжал по деревне. Он не знал, кто бросил, тем более, что его не задело. Однако это был худой знак.
Я никогда еще не чувствовала себя так беспокойно.
Я не пыталась увещевать его, потому что считала, что от этого упрямство его только усилится. Он почти не бывал дома; потихоньку приезжал в полночь и крадучись пробирался в гардеробную. Он явно избегал меня.
В тот вечер я рано легла спать и все твердила себе, что так продолжаться долго не может. Что-то случится. Джонни уступит.
Я не могла уснуть. Я догадывалась, что Джонни вернется не раньше полуночи… а то и позже. Тогда мне нужно еще раз поговорить с ним, как бы он ни злился на меня. Я должна напомнить ему о его долге по отношению к сыну! Что это за дурацкая фамильная гордость, которая заставляет его сопротивляться неизбежному?
Я повторяла про себя слова, которые собиралась говорить, и вдруг какой-то импульс заставил меня встать с постели и подойти к окну.
У меня была привычка стоять у этого окна, потому что из него были видны камни, стоящие хороводом, и сейчас они околдовывали меня так же, как и в детстве. Ни одна из моих проблем, говорила я себе, не может сравниться с той, что была у них. Наверное поэтому я всегда обретала рядом с ними душевный покой.
110 
