Последние отзывы

  37  

— Марджори?

— Прежняя моя секретарша. Вышла замуж за португальца, забеременела. Муж запретил ей работать, велит лежать. Бедняжка всего лишь на третьем месяце, а муж хочет, чтобы она не вставала с постели. Вот почему сюда прислали вас. Впрочем, Уилширу она так и так не могла угодить. Чересчур «английская» на его вкус, да и он действовал ей на нервы. Такой человек. Если подружится с вами, все будет хорошо, но если нет… Трудно иметь с ним дело.

— А с вами он дружит?

— Ну да-а… На свой манер.

— Может быть, и вы для него чересчур «англичанин»?

— Нет уж, моя милая! Я-то шотландец по отцу и по матери. Может, болтаю как англосакс, но я горец, самый что ни на есть взаправдашний. То же самое и Уилшир: ирландец до мозга костей, а по-английски говорит так, словно родился с серебряной ложечкой во рту.

— Или с печеной картофелиной… Раз уж он ирландец, — съязвила Анна.

Громогласный смех был ей наградой, хотя вряд ли Кардью счел ее замечание таким уж забавным. Но его хлебом не корми (или там картошкой) — дай посмеяться.

— Что еще мне следует знать о Патрике Уилшире? — спросила Анна.

— Бывает неотразим. Дамский угодник…

— Игрок и выпивоха.

— Еще он ездит верхом. Как вы насчет этого?

— Не умею.

— По предгорьям Серра-де-Синтра приятно прокатиться верхом, — сказал Кардью. — Сазерленд говорил мне, мозги у вас что надо. Математика, языки, все такое.

— Вот именно, и для прочего не оставалось времени. К спорту у меня способностей нет. К сожалению. И для командной игры не приспособлена. Вероятно, потому что росла единственным ребенком в семье, и к тому же…

Она прикусила язык. Едва не проговорилась: «К тому же у меня не было отца». Ведь теперь отец у нее был: Грэм Эшворт, бухгалтер. Отвернувшись к окну, Анна постаралась собраться с мыслями. Они проезжали мимо огромных вилл, утопавших в тропических садах.

— Многие европейские монархи отсиживаются в Эштуриле, пока идет война, — прокомментировал Кардью. — Столица изгнанников.

Он свернул с шоссе возле железнодорожной станции Эштурила и выехал на площадь, окруженную отелями и кафе. Кое-где виднелись сады, пальмы и вытянутые клумбы роз. Один из таких садов плавно поднимался к современному зданию на склоне холма.

Миновали отель «Паласио» («наш» по отзыву Кардью), а за ним — «Парк» («их» отель), объехали современное здание на холме — как выяснилось, казино, — и Кардью указал своей пассажирке на узкий, заросший проезд и ворота в живой изгороди над казино: задний въезд во владения Уилшира.

Они поднимались все выше, к самой вершине холма, проезжая сады знати, где за высокими оградами вздымались к небу финиковые пальмы и торчали остролистные вееры вашингтоний и других пальм, где вспыхивали порой угрюмым лилово-пурпурным пламенем бугенвиллей, стремившиеся перебраться через ограду. Поправив солнечные очки на носу, картинно выставив локоть в открытое окно автомобиля, Анна прикинула: еще бы закурить очередную сигарету — и прямо-таки актриса, кинозвезда, возвращающаяся в собственную виллу на Ривьере.

— Так я и не поняла, нравится ли вам Уилшир, — вздохнула Анна, любуясь своим отражением в боковом зеркальце.

Кардью тупо уставился в лобовое стекло, как будто узор из мертвых, разбившихся насекомых мог подсказать ему верный ответ. Они уже проехали замысловато украшенные ворота, высокие стены сошлись с обеих сторон и оставили проем между широкими каменными столбами, украшенными капителями в виде гигантских ананасов. Над воротами перемычка с выложенной изразцами надписью: «Quinta da Aquia», в кованых металлических воротах замысловатый вензель — «QA».

— Вот вам иллюстрация к характеру Уилшира, — ткнул пальцем Кардью. — Раньше вилла называлась «Quinta do Cisne» — «Дом лебедя». Он купил ее и переименовал в Кинта-да-Агия — «Дом орла». Шуточка вполне в его духе.

— А в чем шутка-то?

— Он торгует и с американцами, и с немцами. В обеих странах орел — национальная эмблема.

— Может быть, это просто любезность?

— Любезность?

— Старается, чтобы все чувствовали себя как дома… все, кроме Марджори, — поправилась она.

До самого порога вела мощеная дорожка с черно-белым геометрическим узором, точь-в-точь как лиссабонские тротуары. По обе стороны тянулись розовые олеандры, очень старые, почти уже деревья, а не кусты. Олеандровая аллея заканчивалась перед домом площадкой с фонтаном посредине, вода щедро изливалась из пасти дельфина. От фонтана уходила к невидимой глазу ограде лужайка, крутая мощеная тропа сбегала в глубь сада, к задней калитке, ведущей хозяина прямиком к разорению. Отсюда было видно все: дома и пальмы на главной площади Эштурила, вокзал, а дальше — океан.

  37