— Юсеф и Данделион оберегают каждый наш шаг, — солгал Маркворт.
Его мало заботили гоблины или поври, хотя он знал, что где-то неподалеку бродит эта нечисть. Подобно снизошедшим на него откровениям, он почему-то знал, что сейчас ему ничего не угрожает.
Увы, несчастный Греди Чиличанк этого сказать не мог.
— Ты же не один год был ее братом, — сказал ему Маркворт.
— Но не по собственному выбору и уж тем более не по крови, — ответил Греди, с презрением выговаривая каждое слово.
— По обстоятельствам, что не снимает с тебя вины, — поспешно добавил Маркворт.
Греди кашлянул и отвернулся, однако Фрэнсис тут же подскочил к нему и силой развернул голову молодого человека так, чтобы он глядел Маркворту прямо в глаза.
— Что-то не видно в тебе раскаяния, — бросил Маркворт.
Греди вновь попытался отвести взгляд, но на этот раз Фрэнсис не только повернул его голову. С силой ударив ногой по коленным сухожилиям, он заставил Греди опуститься на колени перед Марквортом. Держа пленного за волосы, Фрэнсис запрокинул ему голову, чтобы тот уже не мог отвести взгляда от отца-настоятеля.
— Я ни в чем не повинен! — крикнул Греди. — И мои родители — тоже. А вы — грешный человек!
Греди Чиличанк никогда не был храбрецом. Он любил роскошную жизнь и потому с готовностью прислуживал тем, кто принадлежал к высшим слоям общества, в особенности — Коннору Билдебороху. Это значительно облегчало ему жизнь. Не был Греди и заботливым сыном. Родительские хлопоты по содержанию трактира давным-давно не занимали его, а сам трактир интересовал его лишь как источник поступления денег для собственного кармана… Но сейчас в нем, оказавшемся в безнадежном положении, беспомощном в руках сильных и жестоких монахов, что-то изменилось, и в Греди пробудилось нечто вроде чувства ответственности. Его мало заботила собственная участь. Мозг сверлила одна-единственная мысль: эти «божьи люди» мучают и истязают его родителей. Мир словно сошел с ума. Греди догадывался, что никакие слезы и мольбы, никакое пособничество не спасут его и уж тем более — его отца и мать. Ощущение безысходности разожгло в нем гнев, а гнев толкнул трусливого Греди на невозможный в иное время поступок. Он плюнул Маркворту в лицо.
Маркворт лишь невозмутимо рассмеялся, однако Фрэнсис, испуганный тем, что какой-то простолюдин осмелился так обойтись с отцом-настоятелем, резко ударил Греди локтем в голову. Молодой человек застонал и повалился на землю, а Фрэнсис несколько раз с силой ударил его ногой по голове. Этого ретивому брату показалось мало. Он взгромоздился на Греди, перевернул его на живот и больно заломил руки за спину.
Греди молчал. Он находился в полубессознательном состоянии и потому не мог вымолвить ни слова.
— Довольно, брат Фрэнсис, — спокойно произнес Маркворт, махнув рукой. — Действия этого молодца лишь подтверждают, что он отвернулся от Абеликанской церкви и сошел с благочестивого пути.
Лежавший ничком Греди был способен лишь тихо стонать.
— Похоже, что сегодня мы не узнаем от него ничего существенного, — заметил Маркворт.
— Простите меня, отец-настоятель, — встревоженно проговорил брат Фрэнсис.
Но Маркворт не собирался его упрекать. Разворачивающиеся события привели его в превосходное расположение духа, и он просто не хотел, чтобы что-то портило ему настроение.
— Верни его на место, пусть отлежится, — велел он Фрэнсису.
Брат Фрэнсис кое-как поставил Греди на ноги и потащил к повозке, затем остановился, сообразив, что Маркворт не пошел за ними.
— Я хочу насладиться ночным покоем, — объяснил отец-настоятель.
— Один? — спросил Фрэнсис. — В этом месте?
— Ступай, — приказал ему Маркворт. — Мне здесь ничего не угрожает.
Фрэнсис понял: спорить с отцом-настоятелем бесполезно. Он медленно двинулся к повозкам, постоянно оглядываясь и всякий раз видя, что Маркворт продолжает стоять на том же месте.
Отец-настоятель был абсолютно уверен в своей безопасности. Маркворт и не знал, что он здесь не один. Этой ночью рядом с ним витал дух Бестесбулзибара, получая истинное удовольствие от замыслов отца-настоятеля и направляя его решения.
Маркворт еще долго простоял в ночной тишине, затем отправился спать. Сон его был настолько крепким, что, когда на рассвете Фрэнсис пришел его будить, отец-настоятель прогнал брата и велел дать выспаться и остальным братьям.