Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
98 
Дьяк Филимон Груздев волей матушки императрицы был сдан на перевоспитание в Немецкую слободу. Кто кого доведёт до ручки, русская безалаберность немецкую дотошность или наоборот, можно гадать часами. Вон на того же Митьку, например, Кнут Гамсунович влияет очень положительно, хотя Яга по-прежнему зовёт его Плётковичем… Я как-то не сразу осознал, что дело закрыто, и закрыто по всем правилам – ни один европейский суд не прицарапается. Государыня должна быть нами довольна, справедливость восстановлена, злодеи (в большинстве) наказаны, значит, действительно можно отдохнуть и расслабиться.
В отделение въехали в тот самый момент, когда сверху опускалась ступа Бабы Яги. На мгновение прильнув к моей груди, старушка пустила скупую слезу и, застыдясь, убежала в дом, готовить на стол, «ить голодные же все, а самовар не скипел!». Митя нудел всем и каждому, «скока мук пришлось снести полётом в форме буквы „зю“! А бабка тока притворяется махонькой да худенькой, однако ж за три часа так пузо оттоптала, что следы лаптей видны – гляньте, кто не верит?!». Это мало кому было интересно, и непонятый бедняга отправился изливать душу в конюшню к госпоже лошадушке.
В общем, всё нормально, всё как всегда. Настроение испортила Олёна. Как испортила? Сказала правду, она же в этом не виновата:
– Бежать-то я бежала, а только на закате Кощей силой законною меня к себе призовёт. Купчая бумага у него в тайном месте хранится, и добыть её мы не смогли. Недолгое наше с тобой счастье, участковый…
Я с улыбкой сунул руку в нагрудный карман, достал сложенные листы бумаги, развернул… Договор с господином Труссарди был налицо, квитанция об оплате его услуг тоже, а купчая на Олёну пропала бесследно. Господи боже, неужели придётся начинать всё сначала?!
* * *
– Ты тока не кручинься зазря, Никитушка, уж мы, чай, придумаем, как горю твоему помочь, – утешала чуть выпившая Яга, пока царь в своём кабинете старательно подливал всем облепиховку. – Ну хошь, я прямо тут на эту тему мозговым штурмом всё Лукошкино взбулгачу?!
– Мне, знаешь, тоже войско назад повернуть нехлопотно. Тока завтра с утречка клич кликнуть, что Кощей вдругорядь у сыскного воеводы невесту покрал! Тут уж даже бабы стеной пойдут…
– А впереди надо тётку Матрёну ставить, – поддерживая Гороха, мечтательно добавил Митька. – Она натура сильная, страсти неумеренной, уж ежели и погибнет, так непременно смертью храбрых! Опять же кто как не она такую долю заслужила, ить что над капустою творит… выговорить страшно!
Я тупо молчал, никого не слушая, уставясь в непочатый бокал максимально сконцентрированным взглядом. Бесконтактное передвижение предметов по столу пока не давалось, но, с другой стороны, здорово отвлекало от грустных мыслей. Я ведь сам, своими руками держал эту клятую купчую, я сунул её именно в этот карман (хотя перепроверил по два раза все!), я знаю, что она должна быть, но… её нет! Царица Лидия, ещё с час назад, увела с собой Олёну, переодеться и причесаться. Впрочем, даже в мятом-перемятом, бесформенном балахоне она казалась мне безумно красивой, а сейчас… Время идёт, вон он закат, пламенеет за окошком, и всё заканчивается как-то неправильно.
– А фот и есть ми! – торжественно пропела государыня, появляясь в дверях. – Прошу отлюбить и нажаловать майн фройляйн Хелёнушка!
Девушка, вошедшая вслед за ней, была мне незнакома. Немецкое платье с глубоким вырезом на груди, чёрные волосы уложены в высокую причёску, в ушах длинные серьги с голубыми камнями, в изящных ручках складной веер, и стук тонких каблучков музыкально разносился на весь терем. Мы разинули рты…
– Это… вы?
– Не знаю, наверное… Ты у нас сыскной воевода. Так я это или не я? – по-детски рассмеялась Олёна.
Никогда не думал, что она может быть НАСТОЛЬКО красивой. Сам царь покусывал губу от зависти, а уж впечатлительный Митяй вообще онемел на месте. Бабка взглянула на нас, бросилась к окошку и даже всплакнула – последний прощальный луч заката таял в неумолимых сумерках.
– Мне пора…
– Я верну вас… тебя.
– Ну вот, а то всё выкаешь, ровно тётке какой строгой. – Она прильнула к моему плечу. Мы стояли молча и тихо, все вокруг тоже чувствовали прощальную значимость момента.
– Как это произойдёт?
– Я просто исчезну, а когда открою глаза, окажусь у Кощея в темнице. Ты не грусти обо мне. Просто помни, что была такая бесовка, которая взяла и влюбилась в дяденьку милиционера. Как дурочка…
98 
