127 
Он покосился на нее.
Она медленно умастила себе бок илом.
— И вы хотите меня убедить, что этот страх мнимый?
Он придвинулся к ней, повернувшись с боку на бок в серовато-коричневой грязи.
— Так оно и есть, — сказал он тихо, заговорщицки и даже с юморком, и быстро отвернулся. — Суть в том, что в страхе перед загробными муками мы вынуждены вести себя прилично, пока живы. Дела мертвых сейчас не слишком заботят живых. Не так, как должны бы. — Он хрюкнул. — Последнее утверждение — плод моих личных наблюдений и веры, но, поверьте, так все и обстоит. Мы стращаем их воздаянием и неудобствами. А стоит им всерьез перепугаться, как механизм начинает работать сам по себе. В наказаниях и муках уже нет нужды. Артисты, сценаристы, писатели, толкователи, дизайнеры, психологи, звукоскульпторы и одному Господу ведомо, кто и что еще, берут на себя эту работу — и выполняют ее на редкость слаженно. Они кладут свои жизни, чтобы ценой тяжкого труда создать иллюзию, разработать совершенно нереалистичное окружение, посеять в аудитории абсолютно ложные предположения. И все это во имя высшего блага.
— Значит, Преисподние — это пугала. Они держат нас на привязи, пока мы еще живы.
— Наши? Да. Именно. О том, как устроен Ад инопланетников, я не берусь судить. Но я повторюсь: буча, поднятая вокруг них, в значительной степени основана на неверном восприятии всей концепции. Изначально неверном. Достойно сожаления, что выступающие против их существования никак не могут уразуметь: на самом деле Преисподних не существует. Вся хитрость в том, чтобы притворяться, будто справедливо как раз обратное. Если бы только все заткнулись и перестали галдеть о невозможном и небывшем, все проблемы бы исчезли. Жизнь пошла бы своим чередом. Люди бы вели себя хорошо, и никто бы на самом деле не пострадал.
Старый сенатор встряхнулся, точно от неожиданного прилива омерзения.
— Ну чего им надо? Чего они добиваются? Воплотить Преисподние в реальность, чтобы все и вправду перепугались?
— А где же те, кто заслужил своими поступками иную участь? Где те, кто должен бы попасть на Небеса? Они ведь не там, правда?
Эррун фыркнул.
— В чистилище, конечно.
Он похлопал себя хоботом по бокам и скосил глаза, разглядывая, как заподозрила Филхэйн, мнимую букашку.
— Они на сохранении. Не функционируют. Это нельзя назвать жизнью. Ни в коей мере.
Он, казалось, призадумался, потом снова подгреб к ней.
— Могу я задать вам личный вопрос, Филхэйн?
— Я подразумевала, что все, нами здесь сказанное, останется в тайне, уважаемый Представитель.
— Да-да, разумеется. Но это особенно личное. Я бы просил вас не разглашать этих сведений никому, ни вашим друзьям, ни ближайшим помощникам. Пусть это останется только между нами. Хорошо?
— Да, — сказала она. — Хорошо. Говорите же.
Он подкатился еще ближе.
— Некоторые, — сказал он тихо, — просто исчезают без следа. Некоторые из тех, кого приговорили к отправке в этот так называемый Ад. Их просто стирают. Удаляют.
Он серьезно посмотрел на нее. Филхэйн глядела в сторону.
— Удаляют, — повторил он, — так что они не попадают даже в чистилище. Они просто прекращают быть. Душехранительница стирает всю информацию, накопленную за время жизни, и душа никуда не передается. Такова правда, Филхэйн. Это не предусмотрено правилами, но иногда такое случается. И вы, — настойчиво постучал он хоботом по ее выставленному вперед колену, — от меня этого не слышали, хорошо? Вы понимаете, что я говорю?
— Естественно, — сказала она.
— Отлично. Об этом люди не должны знать, уж поверьте. Разве нет? Пускай себе верят, что те души продолжают в каком-то смысле существовать и страдать. Но зачем переводить машинное время на ублюдков, простите мою резкость?
Филхэйн улыбнулась.
— Но всегда ведь лучше говорить правду, уважаемый Представитель?
Эррун глядел на нее, качая головой.
— Правду? Какую правду? Которую из них? О добре или зле? Вы спятили? Надеюсь, это была шутка, молодая моя коллега.
Он взялся за ноздри пальцеотростками одного хобота и глубоко зарылся в ил. Спустя несколько мгновений он вынырнул на поверхность и несколько раз громко фыркнул, а затем решительным движением отер ил с глаз.
— Не притворяйтесь же наивной девочкой, Филхэйн. Правда отнюдь не всегда полезна и ведет к торжеству добра. Это все равно что довериться водной стихии. Конечно, мы нуждаемся в дождях, чтобы жить, но если они припустят сильней обычного, то случится наводнение, и мы утонем. Правду, подобно остальным естественным стихиям, силам природы, надо тщательно контролировать, направлять по заблаговременно проложенным каналам, размещать и преподносить с умом и этически выверенно.
127 
