124 
Для члена Палаты Представителей Эрруна такая речь могла считаться очень краткой. Он договорил и так резко опустился на свое сиденье, что полы сенаторской мантии какое-то время еще развевались вокруг него. Тогда Уполномоченной Представительнице Филхэйн пришлось снова приподняться.
— Что ж, — промолвила она, — смею заверить, что произвести на вас такое впечатление... не входило в наши планы, уважаемый коллега.
Эррун полупривстал со своего места и небрежно ответил:
— Оскорбление, равно как и остальные чувства, мы испытываем, когда слова другого доходят до нашей души. Над этим переживанием не властен сказавший их.
По залу снова прокатились одобрительные шепотки. Член Палаты Представителей снова сел, приняв как должное плечехлопки, приветственные кивки, поклоны и восторженные возгласы своих соратников и клевретов.
— Как я уже сказала, — повторила молодая Представительница Дальних Колоний, — мы не хотели нанести вам преступление. — Моментально осознав, что сорвалось с ее уст, она пробормотала: — Я хотела сказать, нанести оскорбление.
Она поискала взглядом спикера Сената, восседавшего на возвышении в дальнем углу совещательной палаты.
— Я приношу искренние извинения, — обратилась она к сенатору, занимавшему этот пост. Сенатор был стар и прославлен, его окружала свита помощников, которые что-то лихорадочно записывали и отстукивали на клавиатурах.
Наперекор всему внезапно воодушевившись, она сделала жест, формально завершавший выступление, покосилась на очень довольного собой Эрруна и села. Из нее точно воздух выпустили. С галерей, отведенных для прессы и общественных наблюдателей, доносился несмолкающий шорох, подобный звуку влекомых ветром листьев. Представительнице Филхэйн отчаянно захотелось прикрыть хоботами лицо. Потом она вспомнила, что этот жест репортерские камеры тоже уловят, и воздержалась от него. Вместо этого, убедившись, что спикер перешел к монотонному, казавшемуся нескончаемым перечислению пунктов повестки дня, Филхэйн проверила, точно ли микрофон в ее ложе отключен, склонила голову к своему советнику Кемрахту и произнесла:
— С равным успехом я могла бы надеть на сегодняшнюю сессию ожерелье «укуси меня сюда». Порадуй меня чем-нибудь, любезный Кемрахт.
— Я постараюсь, госпожа, — ответил молодой павулианец, указав на выходящего из ложи посыльного. Он приблизил губы к ее уху. — Для вечернеего заседания у меня припасен гость.
В том, как он это сказал, было нечто, вогнавшее Филхэйн в дрожь. Она откачнулась на своем сиденье и посмотрела на советника. Тот усмехнулся, не забыв, однако, вежливо полуприкрыться обоими хоботами.
— Ты хочешь сказать, что... — начала она.
— Гость с другой стороны.
Она тоже улыбнулась. Он уставился вниз.
Она заметила, как Эррун подозрительно глядит на нее из другого крыла совещательной палаты. Ей захотелось расплыться перед ним в широченной улыбке, но она побоялась выдать себя. Лучше не давать этим субчикам никакой зацепки. Она постаралась улыбнуться Эрруну так, чтобы выглядеть смело, но на грани отчаяния, затем быстро отвела взгляд, как если бы у нее сдали нервы, и она не могла больше притворяться веселой.
Подумав, она подняла оба хобота к глазам и притворилась, что утирает струящиеся из них слезы.
Я сама себя сделала политиком, подумалось ей. Никто иной. Я сама.
Целый взвод был уничтожен внезапно пронизавшим лед электрическим разрядом. Уцелевшие продолжали движение вперед, а те, кому не повезло, понемногу растворились.
Еще одна атака — с той стороны, где была первая трещина. Дозорных было двое, и они действовали скоординированно. Однако теперь бойцы ожидали нападения, поразили врагов отравленными дротиками и оставили беспомощно корчиться в ожидании смерти. Тем временем свет, исходивший снизу, приобрел зеленоватый оттенок. По мере их приближения он становился ярче, но вот мигнул, на миг потускнев — это было верным признаком, что навстречу движется целый отряд охраны. В зеленоватом свете метались мерцающие фигуры врагов. Ватуэйль попробовал сосчитать противников, потом просто прикинуть, сколько их там. Дюжина? Два десятка? Может, и больше. Трудно сказать. Впрочем, неважно. Они не могут сейчас отступить.
Ему вдруг захотелось, чтобы его истинная личность — оставшаяся в главном военном симуляторе, хранившая все воспоминания о бессчетных десятилетиях войны — увидела и запомнила все это. Но она никогда об этом не узнает. Военный симулятор позволяет учиться на своих ошибках — в первую очередь на смертельных. Смерть важна лишь как часть процесса обучения. Все происходившее, в том числе и его собственная смерть, было лишь частью головокружительно правдоподобной симуляции. Его личность-на-сохранении узнает обо всем, что случилось с ранними итерациями. Сделает выводы из их действий. Станет опытнее — может быть, и мудрее.
124 
