40 
— Большая практика, — сказал Мазур. — Я Питеру уже рассказывал, как приходилось с неграми стаканами глотать их паршивую самогонку из канистры. Да и кабаки я, плебей, как-то предпочитаю те, где пьют без всякого строгого этикета…
Он набулькал в высокие стаканы граммов по шестьдесят, подал один Беатрис и сказал:
— Ну что, за твою историческую родину?
Не мешкая, опустошил свой стакан одним махом, закусил ломтиком сыра и с искренним любопытством уставился на девушку.
Она забросила в ротик виски столь же лихо — но все же чуть закашлялась, поморщилась, на лице изобразилось некоторое страдание. Похоже, не достигла еще того мастерства, что «социолог». Мазур торопливо подсунул ей пикуль, завернутый в тоненький ломтик ветчины. Она старательно прожевала, поморщилась.
— Все же никак не могу привыкнуть… Ты как хочешь, а я дальше буду пить, как все цивилизованные люди.
— Как хочешь, — сказал Мазур. — Но за историческую родину, сдается мне, все же следовало сделать добрый глоток именно так, как на ней принято, а?
Слегка раскрасневшаяся от правильной дозы виски, Беатрис легонько поморщилась:
— Если честно, мне эта историческая родина уже стоит поперек горла. Тебя это не должно смущать, ты тут совершенно чужой… Откровенно говоря — диковатая страна, да и народец здешний мне уже осточертел.
Ну и лиса, подумал Мазур, вспомнив ее проникновенное, патриотическое выступление перед журналистами в Штатах: полумистический зов далекой родины, голос крови и почвы…
— Ну конечно, — сказал он беззаботно. — С чего бы меня такая точка зрения смущала?
И разлил по второй, на сей раз щедро насыпав в стакан Беатрис кубики льда. Она отпила воробьиный глоток, прищурилась:
— Вот интересно, ты испытываешь какие-то романтические чувства к своей исторической родине? Доброй старой Англии?
— По совести, ни малейших, — сказал Мазур. — Разумеется, ни капли неприязни, неоткуда ей взяться, но и симпатий никаких. Скорее уж, вежливое равнодушие. Бывал я там несколько раз. Ничего не скажешь, ухоженная, благополучная страна, но после австралийских просторов остров кажется тесным и кукольным…
— Ну, по крайней мере, Англия — цивилизованная страна, — сказала Беатрис. — А эти, хотя и пыжатся изображать из себя стопроцентных европейцев, пока что до таковых не дотягивают.
Отец меня, конечно, усиленно воспитывал в духе патриотизма и любви к исторической родине, но выходило плохо. Я его, конечно, старательно слушала и поддакивала, но в глубине души, что уж сейчас скрывать, на все это плевала. Я американка, Джонни. И чувствую себя исключительно американкой. Для меня все это — какая-то отвлеченность, абстракция. Отца понять можно — он-то здесь родился, всю жизнь мечтает вернуться, никогда не стремился стать настоящим американцем. Особенно воспрянул в последние годы, когда в России началась перестройка и гласность (эти два слова она произнесла по-русски), а здесь заварилась каша. К нему то и дело собирались соратники по борьбе (последние слова она произнесла чуть иронически), пили, как заведено на исторической родине, шумно толковали друг другу, что вскоре вернутся сюда победителями… — она хмыкнула. — Вообще-то, если все пройдет гладко, так с ними и будет, вот только никакой заслуги их самих тут нет. Это мы постараемся, американцы…
Интересное замечаньице, подумал Мазур. На что же такое вы рассчитываете, и что означает «пройдет гладко»? Пожалуй что, не стоит у нее ничего выпытывать, не нужно вылезать из роли, а то еще встревожится, чего доброго, — несмотря на все свои сексуальные заморочки, умна и хитра, одно другому не мешает. Нужно переходить на посторонние темы…
Он ухмыльнулся:
— А знаешь, мне отчего-то показалось, ты уж извини, если что не так, что та стриптизерша в фотоателье похожа на тебя. Хотя это, конечно, не ты, лицо видно было отчетливо…
Она расправилась со второй порцией, оставив в стакане лишь чуть подтаявшие по граням кубики льда. Видно было, что ее самую чуточку забрало. Посмотрела на Мазура тем самым — скажем для приличия, раскованным — взглядом, ослепительно улыбнулась:
— Хочешь увидеть настоящий американский стриптиз?
— Не отказался бы, — сказал Мазур.
— Сейчас увидишь…
Она встала, нисколечко не пошатываясь, подошла к столику в углу, где красовался роскошный музыкальный центр, стала перебирать кассеты. Удовлетворенно воскликнула:
40 
