111 
Амелия откусила кусочек, сделала глоток чаю и окинула его внимательным взглядом.
— Скажи, Доусон… что ты здесь делаешь?
— Пью какао, — тут же ответил он.
— Я имела в виду — зачем ты здесь.
Не зная, что́ ответить, он довольно долго молчал, потом спросил негромко:
— Хочешь, чтобы я ушел?
Амелия несколько раз окунула в кипяток пакетик с заваркой — и оставила плавать.
— Мы знаем друг друга всего несколько дней, — сказала она. — К тому же у меня сейчас чертовски трудное время. И я никак не могу понять, почему ты до сих пор здесь и почему…
— Я и сам дорого бы дал, чтобы это узнать, — произнес Доусон. — Можешь мне поверить: сам я ничего подобного и в мыслях не держал. — Несмотря на шутливый тон, он говорил вполне серьезно, и Амелия невольно удивилась его словам.
— Чего именно ты не предполагал?
Он пожал плечами.
— Ты, дети, сказки на ночь… Все это свалилось на меня как-то… неожиданно. — Он бросил взгляд на смешную медвежью морду на вазочке для печенья. — Само собой, это не война, но… Для такого человека, как я, лучше оказаться под обстрелом на передовой, чем в подобной домашней обстановке.
— Тогда почему ты здесь? — повторила она.
Потому, мог бы ответить Доусон, что уйти сейчас означало бы предать ее и детей, бросить их одних без всякой помощи. Да, он понимал, что поступает совершенно нелогично и неправильно. Точнее сказать — непрофессионально. Ему с самого начала следовало держать дистанцию с субъектами журналистского расследования, но он этого не сделал. Вместо этого он позволил себе сочувствовать, сопереживать этой женщине и ее детям, и в итоге сам оказался участником репортажа, который собирался писать. А теперь обратный путь был отрезан: Доусон просто не мог бросить их. Как бы он выглядел в своих собственных глазах? Циничный и жестокий авантюрист, охотник за жареными фактами. Да он и не хотел их бросать! Но не только потому, что боялся мук совести и новых бессонных ночей. Впрочем, настоящую причину, которая удерживала его подле Амелии, он затруднился бы назвать даже самому себе. Разве только одно… Он хотел эту женщину так сильно, как не хотел никого и никогда. Да, это вполне могло стать достаточно веской причиной.
Да, подумал Доусон, должно быть, в этом все дело. Увы, по иронии судьбы именно сейчас ни ему, ни ей не следовало поддаваться романтическим устремлениям и чувствам. И без того жизнь Амелии в одночасье перевернулась с ног на голову, да и со своей собственной жизнью он обошелся не лучшим образом. Любая близость могла только ухудшить положение, причем для обоих. Нет, даже мечтать о том, чтобы заняться с ней любовью, было неразумно, опасно и… непорядочно.
Но Доусон все равно мечтал.
Постоянно.
Днем и ночью.
Слегка откашлявшись, он сказал:
— Мне кажется, сейчас тебе очень нужен друг — близкий друг, на которого ты могла бы положиться. Думаю, я мог бы им стать, если не возражаешь. — Доусон усмехнулся. — Именно поэтому я до сих пор здесь.
Но он лгал — лгал, потому что все было совсем не так просто, как он утверждал. И Амелия, похоже, тоже это понимала, поскольку посмотрела на него так пристально, словно пыталась проникнуть в его самые сокровенные мысли и чувства. Наконец она отвела взгляд.
— Мне нужен друг, а тебе? Тебе нужен материал для статьи.
— Я здесь не поэтому.
— Нет?
— Черт побери, конечно нет! — Он сказал это с такой горячностью, что Амелия снова подняла голову, но в ее глазах все еще читались сомнение и подозрительность. — Вся моя журналистская объективность улетела ко всем чертям в тот день, когда я увидел тебя. И ты это отлично знаешь.
Еще несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор, потом Амелия снова занялась своим чайным пакетиком. Краем глаза она заметила, как Доусон съел свою половину шоколадного батончика и запил какао.
— Ты ешь так много шоколада? — удивилась она. — А ты не боишься, что не сможешь заснуть?
— Хорошо бы, если так, — ответил он. — Ты и сама знаешь, что со мной бывает, когда я сплю.
Это напоминание о его ночных кошмарах заставило Амелию вспомнить то, что было потом. Поцелуй. Его соблазнительный вкус витал между ними такой же реальный, как пар, поднимавшийся над их горячими кружками. Атмосфера в кухне стала заметно плотнее, ее словно пронизывали невидимые, но ясно ощутимые силы взаимного притяжения. Но ни он, ни она не двигались с места и только продолжали пристально смотреть друг на друга. В конце концов Доусон прервал затянувшуюся паузу:
111 
