10 
Бона осталась у окна лоджии. Она желала убедиться, что я не пострадала при пожаре; когда же увидела меня сгибающейся пополам от кашля, принялась хлопотать надо мной и подвела прямо к распахнутому окну. Я подставила лицо пронзительно-морозному воздуху и глубоко задышала. Когда кашель наконец-то утих, я утерла выступившие слезы и отодвинулась от окна, чтобы взглянуть на герцогиню.
Она нисколько не пострадала, но теперь перед ней встала новая угроза. Я проследила за взглядом Боны и увидела в дальнем конце вытянутой лоджии Катерину, которая остановилась в коридоре, разделявшем покои герцога и его супруги.
Катерина неподвижно застыла в желтом свете факела, закрепленного на стене, неестественно притихла, склонила голову к плечу и стояла спиной к нам. Сейчас она напоминала кошку, которая, прежде чем броситься на птичку, замирает, слушая ее пение. Я тоже застыла: из противоположного крыла дворца неслись женские крики, полные страха и отчаяния.
Все пять дверей, выходивших в длинный коридор, почему-то оказались заперты, а слуги за ними вели себя как-то странно тихо. Да и сама лоджия была необычайно пустынна, если не считать одинокого старика, который переходил от факела к факелу и зажигал их от длинной свечи. Он медленно шаркал мимо нас, направляясь к покоям герцога, а потому не мог не слышать криков женщины, скорее всего, даже видел ее, бьющуюся в ручищах Бруно, самого могучего телохранителя герцога Миланского. Однако, как и все вышколенные слуги Галеаццо Сфорца, старик давно уже научился держать глаза долу, шагать размеренно и ничем не выдавать своих чувств, даже если и слышал крики несчастной.
Они неслись с восточной стороны, из лоджии, идущей вдоль мужского крыла замка, и становились все громче, перемещаясь к северо-восточной башне, к покоям герцога.
— Пустите меня! Ради всего святого!.. Люди, помогите! Кто-нибудь!..
Я сразу же поняла, почему в лоджии никого нет.
Катерина резко развернулась к нам, в ее глазах горел ехидный огонек, она едва не усмехалась.
— Мадонна, мы будем молиться? — обратилась девочка к Боне почти весело.
Темные выпуклые глаза герцогини широко раскрылись от обиды. Однако она сумела взять себя в руки и, не обращая внимания на старого слугу и Катерину, сверлившую ее оскорбительным, понимающим взглядом, подхватила юбки. Величественной поступью, со всей грациозностью, на какую было способно грузное тело, Бона двинулась мимо закрытых дверей дальше, к часовне.
Мы с Катериной вошли туда вместе с ней. При входе справа располагалась дверь, ведущая из домовой церкви в гардеробную герцога. Ради безопасности хозяина дома и сохранения приватности ни одна комната его покоев не выходила прямо на лоджию. Чтобы попасть к нему, необходимо было войти в часовню, оттуда — в гардеробную, которая, в свою очередь, соединялась со спальней, а из спальни можно было попасть в личную столовую его светлости, расположенную в северо-восточной башне. За ней размещалось самое северное помещение восточного мужского крыла, Кроличий зал. Там на стене висел конный портрет герцога. Он скакал по зеленому летнему парку за сворой борзых, гнавших кроликов. Эта комната уже выходила на восточную лоджию. Получалось, что попасть в покои герцога из общего коридора можно всего двумя путями: из часовни с северной лоджии либо из Кроличьего зала — с восточной.
Девушку явно притащили через Кроличий зал, чтобы никто, выходящий из комнаты герцогини, не увидел ее. Если бы из камина Боны не выпал тот раскаленный кирпич, то герцогиня благодаря певцам ничего не услышала бы и пребывала бы в блаженном неведении относительно того, что в покоях ее супруга творится насилие.
В часовне пахло свечным воском. Стены и хоры домовой церкви были отделаны резным темным деревом, как и покои герцогини. Единственным ярким пятном было большое витражное окно с изображением святого Амвросия, покровителя Милана. В золотой епископской митре, с белой бородой, он стоял на фоне изумрудной зелени. Солнце почти закатилось, витражное окно потемнело, часовня тонула в тенях, которые разгонял лишь мягкий свет ламп при входе и свечей на алтаре, под большим деревянным распятием с бронзовым Иисусом, уронившим голову на плечо. В часовне не было печей, здесь царили мрак и холод. Бона верила, что Господь внимательнее прислушивается к молитвам тех, кто испытывает страдания, вот почему часто надевала власяницу под тонкую шелковую рубашку. Наверняка она надеялась, что Господь спишет за ее страдания хотя бы часть грехов мужа.
10 
