Эмилиан не мог допустить чувства жалости к самому себе. Он сосредоточенно миновал несколько простых надгробий и остановился перед мраморным памятником, который он заказал для Райзы. Сейчас он должен выразить свою скорбь по ней, как полагается. Он должен попрощаться.
Но сердце его неистово колотилось в груди, и Эмилиан ничего не мог с ним поделать. Впервые за много месяцев перед ним как живая возникла мать. Она была в точности такой, какой он запомнил ее, еще будучи маленьким мальчиком: улыбающаяся и довольная, она сидела у полуночного костра и штопала его носки, а он примостился рядом. Мальчик, каким он был в детстве, взял в руки скрипку и заиграл гимн своей простой веселой жизни.
Эмилиан закрыл глаза и внезапно отчетливо вспомнил последние мгновения, проведенные им в Роуз-Хилл, когда он выздоравливал после порки. Ариэлла сидела подле него, глядя на него сияющими глазами. Они обсуждали драму «Генрих V». Именно в тот самый момент он окончательно и бесповоротно влюбился в эту девушку.
«Ты принадлежишь к двум мирам, не к одному».
Как это человек может принадлежать к двум мирам одновременно? Как такое возможно?
Сердце его болезненно сжалось. Разве не прожил он последние полгода жизнью цыгана, а предыдущие восемнадцать лет – жизнью англичанина?
Вчера молодой цыган и местная деревенская девушка сыграли свадьбу. По такому случаю всю ночь напролет играла музыка, были танцы, звучал веселый смех. Девушка была шотландкой, дочерью дворянина – заводчика охотничьих собак. Молодой муж намеревался остаться жить со своей женой в Глазго и поступить на работу, чтобы честным трудом зарабатывать себе на жизнь. Девушка не хотела скитаться с табором и оставлять свою семью. Никто не был удивлен таким исходом событий. Никто, кроме Эмилиана. Оказывается, в мире так много цыган и так много полукровок, живущих в двух разных мирах!
Боль полностью поработила его, в висках кололо так, что голова, казалось, вот-вот разлетится на кусочки.
– Ни один человек не может принадлежать к двум мирам одновременно! – взревел он и, к своему удивлению, почувствовал на глазах слезы. – Я цыган!
Gadjos убили Райзу – и они же были повинны в смерти его с Ариэллой ребенка.
«Твой отец хороший человек, Эмилиан. Он может дать тебе жизнь, которой я обеспечить тебе не сумею».
В ушах его отчетливо раздался голос матери, умоляющий его понять и принять ее решение. Потом она передала его магистрату, который отвез его к новой английской семье и жизни.
«Я могу предоставить тебе очень много возможностей, Эмиль. Прошу тебя, дай мне случай».
Внезапно Эмилиан осознал, что Эдмунд любил его не только потому, что он был его наследником. Он любил его в той осторожной, вежливой манере, какой славятся англичане, он никогда открыто не демонстрировал своей привязанности, но всегда позволял сыну совершать новые открытия, поощряя его к новым поискам. Эдмунд любил его просто потому, что он его сын, и он очень гордился достижениями Эмилиана.
Стеван сказал, что и Райзу тоже переполняло чувство гордости.
Эмилиан упал на колени. Он больше не горевал по матери. Он сожалел о том, что выбрал для себя только одну жизнь, полностью отринув другую, и не был уверен, что ему удастся найти компромисс. Оба его родителя выбрали для него жизнь англичанина, и теперь он понял почему.
Что он здесь делал – чинил колеса? Ему претил бездумный приземленный труд, а долгие однообразные дни, проведенные в дороге, навевали скуку. Он тосковал по своим бухгалтерским книгам, произведениям искусства, по роскошному дому, наконец.
Теперь он видел Вудленд во всей его красоте и величии – красоте и величии, венчающих его собственные усилия и заботу об этом месте. Он думал о своей библиотеке и сотнях хранящихся в ней книг, которые он тщательно отобрал и внимательно прочел, а потом много раз перечитывал снова. Он вспоминал о своих английских садах, искусно спроектированных и созданных по его заказу, он мысленно входил на конюшню, где содержались его чистокровные кобылы, все жеребые от его скакуна-производителя. Не мог Эмилиан не думать и о жителях своего имения, о слугах и фермерах – он знал даже имена их детей! «Да что же я делаю?» – мысленно спросил он себя.
Коснувшись ладонью мраморного надгробия, он снова увидел перед собой полные любви глаза Райзы.
– Я не цыган, – прошептал Эмилиан. – Я didikoi – полукровка.