Но ни до одного из этих предметов у нее не было шанса добраться быстро, даже если и удалось бы высвободиться из рук этого бандита, что, учитывая его силу, казалось маловероятным. Скорее, практически невозможным. К тому же он мог запросто пристрелить ее в процессе борьбы. Но тогда Эмили осталась бы с ним один на один, и он смог бы сделать с ней все, что угодно. При мысли об этом у Хонор пересохло ворту.
— Где твоя лодка?
Хонор посмотрела на незнакомца невидящим взглядом, не понимая, к чем он клонит.
Тот нетерпеливо кивнул на пустой причал:
— Кто взял лодку?
— У меня нет лодки.
— Нечего морочить мне голову.
— Я продала лодку, когда… Пару лет назад.
Незнакомец задумался, словно взвешивая, стоит ли доверять словам Хонор, затем спросил:
— А машина где?
— Припаркована перед домом.
— Ключи в замке?
Какую-то долю секунды Хонор колебалась, но когда мужчина крепче сжал ее руку, покачала головой:
— Нет. Ключи в доме. На крючке, на стенке у двери в кухню.
Мужчина, толкая ее перед собой, стал подниматься на крыльцо.
Хонор чувствовала прижатое к ее спине дуло пистолета. Она повернула голову, собираясь позвать Эмили, но незнакомец, словно предугадав ее намерения, скомандовал:
— Пока оставь ее в покое.
— Что вы собираетесь делать?
— Ну, для начала, — произнес мужчина, вталкивая Хонор в дом, — для начала убедимся, что ты не врешь и в доме действительно никого нет. А потом… потом посмотрим.
Хонор даже спиной ощущала его напряжение. Мужчина протащил ее через гостиную и небольшой коридор, ведущий в спальню.
— Здесь никого нет, кроме меня и Эмили, — снова заверила незнакомца Хонор.
Дулом револьвера мужчина открыл дверь в спальню Эмили. Но здесь все было безмятежно и тихо, и никто не прятался внутри, притаившись в ожидании. Все еще не доверяя, мужчина двумя шагами быстро пересек комнату и распахнул дверцу шкафа. Убедившись, что и там пусто, он выволок Хонор обратно в коридор и подтолкнул ко второй спальне.
— Если там кто-то есть, первой я пристрелю тебя, — прошипел он в самое ухо Хонор. — Поняла?
Он сделал паузу, словно предлагая ей передумать и признаться, что в доме есть кто-то еще.
Но Хонор молчала, и тогда незнакомец носком ботинка с такой силой распахнул дверь, что она ударилась о стену.
В безмятежности и чистоте спальни Хонор чувствовалась какая-то горькая ирония. Проникавший через ставни свет падал на деревянный пол, белый стеганый плед и бледно-серые стены. На потолке вращался вентилятор, заставлявший пылинки плясать в луче света.
Подтолкнув Хонор к шкафу, незнакомец велел ей самой открыть дверцу. Но окончательно успокоился только после того, как заглянул в ванную, где тоже никого не обнаружил.
Незваный гость угрюмо посмотрел на Хонор и спросил:
— Где твоя пушка?
— Пушка?
— Ну, должно же в этом доме быть оружие.
— У меня его нет. Незнакомец прищурился.
— Клянусь!
— На какой стороне ты спишь?
— Что? Зачем вам это?
Мужчина не стал повторять вопрос и просто продолжал в упор смотреть на Хонор, пока та не ответила:
— На правой.
Незнакомец попятился, не сводя глаз с женщины, добрался до тумбочки, стоявшей справа от кровати, и проверил содержимое ящика. Внутри обнаружился фонарик и роман в мягкой обложке. И ни малейшего намека на холодное оружие. Затем, к изумлению Хонор, он скинул с кровати постель и матрац и принялся шарить внутри. Но и там не оказалось ничего, кроме кроватных пружин.
Мужчина сделал Хонор знак выйти из комнаты и последовал за ней. Они вернулись в гостиную, оттуда прошли в кухню, где он все внимательно осмотрел своим цепким взглядом, задержав его ненадолго на крючке у двери, на котором, как и говорила Хонор, висели ключи от машины.
Проследив за его взглядом, Хонор снова предложила:
— Берите машину. И уезжайте.
— Что там? — спросил незнакомец, не обратив внимания на ее слова.
— Прачечная.
Подойдя к двери, он распахнул ее. Его взору предстали стиральная машина, сушилка, в специальном углублении на стене сложенная гладильная доска, раскладная вешалка, на которой висело белье Хонор — масса кружев в пастельных тонах и черный лифчик.
Когда мужчина снова повернулся к Хонор, его холодные, как воды Северного моря, глаза ощупывали ее с таким выражением, что кровь прилила к ее лицу, а все тело, напротив, похолодело от ужаса.