Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
30 
Мне пришлось обратить всю ситуацию в эту шутку, чтобы не слишком огорчаться. Я переживала за Беренгарию, потому что год подходил к концу, а новостей из Англии все не было. Что же до меня, то я продолжала страдать по Блонделю.
Все, что могло помочь Беренгарии, было сделано или делалось. Мне же родиться заново было не дано. Но по мере того, как год клонился к осени, мой обостренный любовью взгляд замечал новые морщинки, прорезавшиеся на лице мальчика, и я ежедневно становилась свидетелем того, как им постепенно овладевал будуар. Он был совсем юн, и его преданность Беренгарии казалась совершенно фантастической, но мне думалось, что его еще можно спасти. Если бы он смог уйти отсюда, вернуться к своему нормальному образу жизни! И влюбиться в первую попавшуюся розовощекую полногрудую девушку, бросившую на него благосклонный взгляд.
Теперь я понимаю, что грешила невероятным самомнением, признавая только за собой, за собой одной, право на преданность и бессмертную верность и недооценивая других. Будь что будет! В первые дни осени я начала изыскивать средства вырвать Блонделя из нашего будуара — с его согласия — и из поля зрения Беренгарии. И, как ни странно, моим орудием в этом предприятии стало свадебное платье Марии.
6
Когда-то некий изобретательный ум ввел в мир женской моды новинку — «шнурованное» платье. Это не означало, что платье обшивали шнуром, — фасоном предусматривалось, что лиф выкраивали очень узким, и переднюю его часть приходилось делать открытой, чтобы в него могла пройти голова, после чего края разреза стягивали шнуром или лентой, пропущенными через множество небольших отверстий. В результате платье очень плотно облегало фигуру и, в частности, подчеркивало бюст.
Какой-то крупный церковный сановник — кажется, в Париже — был шокирован этой модой и пожаловался Папе, который тут же распорядился провести во всех храмах проповеди против такого нововведения. И однажды воскресным утром в Памплоне мы, никогда раньше не видевшие шнурованного платья и даже не слыхавшие о нем, попали на проповедь, клеймящую «нескромное, чудовищное, совершенно нехристианское устройство, провоцирующее суетное тщеславие у женщин и похоть у мужчин».
Как раз в то время Мария готовилась к свадьбе. Она была помолвлена еще ребенком, видела своего нареченного всего один раз и тогда же была несколько шокирована, обнаружив, что его губы не закрывают зубов. Поэтому ее отношение к этому браку было скорее чисто прагматическим, нежели романтическим, и она мечтала о самом пышном празднестве. Ею овладела мысль о новом шнурованном платье, но никто из нас не имел даже самого отдаленного представления ни о том, как его шьют, ни как оно выглядит.
В понедельник Мария исхитрилась встретиться с пастором, накануне читавшим проповедь, и попросила его объяснить, что представляет собою шнурованное платье, потому что она очень боится по неведению впасть во грех. Несчастному было за семьдесят, и он наверняка никогда не задумывался над фасонами женских нарядов, но, искренне желая помочь Марии избежать невольного грехопадения, указал ей на небольшую гравюру по дереву, присланную ему вместе с инструкциями по составлению проповеди.
На ней был изображен сатана, отец всяческой лжи и обмана, в шнурованном платье, с парой выпирающих грудей, которыми могла бы гордиться любая кормящая мать. Мария взяла гравюру с собой и показала нам, чтобы мы также могли со знанием дела избежать греха.
Если положить большой палец на злобно ухмыляющееся лицо сатаны, гравюра действовала на зрителей самым соблазнительным образом, и я, хотя никак не прокомментировала это, про себя подумала: «Мудро ли это? И добродетельно ли? У нас так много холостых священников, в том числе и молодых. Разве что они не догадаются закрыть лицо сатаны большим пальцем!»
Тщательно изучив гравюру, мы завернули ее, запечатали и поручили Бланко отнести обратно. Мария усадила за работу своих белошвеек, ни одна из которых, разумеется, не видела шнурованного платья даже на картинке. Когда от нее потребовали объяснения, она обратилась к Блонделю.
— Ты можешь его нарисовать? Сумеешь нарисовать платье, хотя бы контур, с отверстиями и шнуром, чтобы представить, как оно должно выглядеть? А о том, чтобы изобразить старого дьявола, — добродушно добавила она, — можешь не беспокоиться.
Блондель, как бывало часто, стрельнул в меня глазами. О, как дороги мне были эти пустячные знаки едва подчеркнутого внимания!
30 
