Оливера охватывает отчаяние. Ему бы рявкнуть на Ника, что он не семейный психолог, но раздражавшее еще со времен издательского дома Хэммонда и Уотсона чувство ответственности его останавливает. Но, боже ты мой, он ведь уже давно не отвечает ни за Ника, ни за его действия и поступки.
— В конце концов, — говорит Ник, — это ты сделал ту фотографию.
Оливер так и подпрыгивает на стуле.
— Нет! — кричит он.
Сидевшие за соседним столиком оборачиваются и смотрят на него.
— Как — нет?
— Я хотел сказать — нет, я не хочу, чтобы ты обвинял меня во всей этой истории.
— Тебя я и не виню, — ласково говорит Ник. Теперь он кажется совсем успокоенным. И начинает с аппетитом уплетать еду. — Я просто хотел сказать, что и ты в этом замешан, — вот и все.
— Да не замешан я, — сухо отвечает Оливер.
— Элейн ты всегда нравился.
— Я ее сто лет не видел.
— Она всегда хвалила тебя за спокойствие и уравновешенность. Которых нет у меня. Думаю, иногда ей казалось, что лучше бы ей было выйти за тебя, чем за меня. — Ник широко улыбается. — Все нормально. Я всегда прекрасно мог с ней договориться.
Вот и займись этим сейчас, кисло думает Оливер.
— Но это совсем выбило ее из колеи. Все, что ей надо, — чтобы кто-нибудь усадил ее рядом с собой и по-дружески поговорил. Ты, Олли.
Оливер сердито воззрился на него.
— Надо всего лишь убедить ее в том, что я этого не заслуживаю, — жалобно говорит Ник. — Верно? Я хочу сказать: да, это было глупо и неправильно, но все уже давно закончилось. То есть нет смысла так злиться. Глин рыщет, как коршун. Элейн ведет себя так, как будто бы я ограбил банк.
— Нет.
— Что «нет»?
— Нет, я не стану разговаривать с Элейн.
Ник молча смотрит на него через столик. Вид у него делается великодушно-укоризненный.
— Как знаешь. Тебе решать. Просто подумалось, что ты должен чувствовать… свою причастность, что ли. Не бери в голову. Проехали.
Доедали молча, лишь изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Когда приносят счет, Ник все еще пребывает в мрачном молчании. Оливер оплачивает его.
У выхода из ресторана они прощаются.
— Приятно было увидеться, Олли, — говорит Ник.
Ему удается показаться великодушным и всепрощающим; вот он уходит.
Оливер испытывает досадное чувство вины и возмущения.
Оливер и Сандра
— Так что стряслось у твоего приятеля? — спрашивает Сандра.
— Да так, ничего особенного, — отвечает Оливер.
— Ладно тебе. Что я, не вижу, когда у человека проблемы?
Они в постели. Путей к отступлению нет.
— Он всегда таким был.
— Сначала этот Глин, — задумчиво говорит Сандра. — Теперь этот Ник Хэммонд. Твой прежний партнер, верно? А Глин был женат на сестре жены Ника? Ну, той, что умерла?
Куда деваться. Оливер признался: да, это так.
— И тут вдруг им всем разом понадобилось тебя видеть. Вскрылась какая-то история?
На мгновение Оливеру захотелось рассказать ей все. Мол, видишь ли, вся заварушка началась из-за того, что Глин нашел старое фото, которое сделал я, при взгляде на него ясно, что у Ника одно время был роман с женой Глина, Кэт. Он тут же понимает, что ничего рассказывать не станет. Голые факты лишь искажают и пародируют правду. Да, они повествуют о том, что случилось, но также сбивают с толку, путают. Ибо не расскажут, каким был Ник, каким был Глин и, самое главное, какой была Кэт и как она жила. Без необходимого балласта сведений о каждом, о том, как тогда обстояли дела, голые факты дают лишь скудную картину и вызывают естественную реакцию. Он точно знает, что по этому поводу скажет Сандра.
Она ждет. Видимо, это — один их редких случаев, когда Сандра решает-таки порасспрашивать Оливера о его прошлом. Он заметил ее целеустремленность.
— Просто им надо кое-что прояснить, — говорит он. — Уточнить кое-какие даты и тому подобное.
— Это как-то связано с издательством? — спрашивает Сандра. — Деловой вопрос? — Тон ее делано безразличен.
Оливер не умеет и не любит лгать. Вот и теперь он дергается:
— Ну, в определенном смысле, да… Если честно, не совсем. Косвенно, иными словами.
Воцаряется многозначительное молчание.
— Ясно, — говорит Сандра. Затем: — Этот Глин — весьма примечательный мужчина. И обаятельный. Говоришь, ученый?
— Ага, — Оливер притворно зевает. — Слушай, любимая, я устал, как собака. Наверное…