— А… привет, — говорит Оливер — радушно, но без особой сердечности, ради Сандры, — так приветствуют коллегу или знакомого. — Рад тебя видеть; это Сандра Челкотт — мой деловой партнер. — И оборачивается к Сандре: — Ладно, мы пошли. Пока…
— Ты как к индийской кухне? — спрашивает он. — Есть тут поблизости одно местечко. — И он ведет Ника по улице.
Тот болтает без умолку — во всяком случае, в этом отношении он остался прежним Ником, но при этом все никак не может остановиться, удержаться на какой-то одной теме. По его словам, эти дни он часто бывает в Лондоне: может, стоит заняться книгой о лондонских площадях — чертовски интересная тема, не находишь; Полли передает привет — точнее, передала бы, если бы знала, что я тебя увижу; Элейн теперь жутко занята — я ее, кажется, неделю не видел; уже было собрался написать книгу про Брюнеля, да все руки не доходят, столько всего навалилось…
Внезапно над тарелкой цыпленка тикка масала он умолкает. Непослушная прядь волос, которая некогда то и дело закрывала ему один глаз, тоже куда-то делась. Оливер осознает, что шевелюра его приятеля изрядно поредела. Без той непослушной прядки его лицо кажется… голым.
Ник поднимает глаза. Откладывает вилку, берет свой бокал пива и делает большой глоток.
— Меня кое-что беспокоит, — грустно сообщает он.
И смотрит на Оливера. Теперь он похож на пристыженного старшеклассника: из-под опухших век на него глядит шестнадцатилетний подросток, которого наказали на глазах у однокашников.
— А… — нарочито небрежно произносит Оливер, и ждет, что же последует за этими словами.
— Элейн жутко разозлилась из-за одной фотографии. Помнишь, то старое фото нас с Кэт?
Оливер рассматривает содержимое своей тарелки с ягненком под соусом корма.
— Да, — говорит он наконец.
Ник отодвигает свою тарелку:
— Это самое ужасное.
— Я знаю, — произносит Оливер.
— Знаешь?!
Оливер вздыхает. Ну, и к черту.
— Ко мне приходил Глин.
Теперь на лице Ника — настоящая паника.
— О, господи. Что ему было надо?
— Хотел знать, имела ли Кэт склонность… Словом, с кем еще она спала.
— И что ты сказал?
— Что понятия не имею. А ты бы что ответил?
Ник медлит. Кажется, он погружается в раздумья, а Ник, которого знал Оливер, редко отвлекался на подобные вещи.
— То же самое.
Оба смолкли.
— Вот незадача-то, — говорит Оливер. И снова принимается за еду. Наверняка он захочет заплатить — так чего пропадать хорошей еде?
И тут Ника точно прорывает. Из него исторгается сплошной поток бессвязных, неразборчивых жалоб. Конечно, у Кэт должны были быть еще любовники, говорит он, вокруг нее вечно кто-нибудь увивался. Она же была такая… хорошенькая. Но не ради этого самого, нет. Она не была легкомысленной. Не больше, чем я. Не знаю, что тогда на меня нашло. И на нее тоже, если уж так. Безумие. Глупость. Но факт в том, что прошло сто лет, так что к чему теперь… Я хочу сказать, так нечестно. Элейн ведет себя… Я не стал бы об этом говорить, но, кажется, у меня скоро случится нервный срыв. Кто-нибудь должен что-нибудь сделать.
Оливер едва слушает его. Он думает о Кэт. Которая за это время успела стать некой мифической фигурой, все вертят ей, как хотят, чтобы она вписалась в их рассказы. Каждый обходится с ней по-своему, каждый полагает, что именно он знал ее такой, какой она была на самом деле. Ему кажется нечестным, что посреди этой заварушки ее саму лишили права голоса.
Он перебивает:
— Ты любил ее?
Ник мгновенно умолкает. Он явно шокирован вопросом:
— Ну, я, конечно… — начинает он. — Естественно, надо… я хочу сказать — если ты замешан в таком, что… — Он тянется за тарелкой и берет вилку.
Нет, грустно думает Оливер. Не любил. Ник приходит в себя — настолько, насколько это возможно в его случае.
— Дело вот в чем: думаю, неплохо было бы, если бы ты поговорил с Элейн.
Оливер ошарашенно пялится на него:
— О чем?
Ник вздыхает — нервно, судорожно, раз и навсегда решившись сделать признание:
— Она выгнала меня, Олли, вот, собственно, и все.
Вздрогнув от неожиданности, Оливер принимается обдумывать услышанное. Подобная реакция Элейн удивила его. В свое время он считал, что Элейн скорее махнет на грешки Ника рукой. Да уж, вот это новость.
— Я хочу домой, — хнычет Ник, точно капризничающий малыш.