Наряды парижской богемы здесь явно не годились — свободные бархатные пиджаки, светлые брюки. Так он одевался в Париже и еще повязывал шею небрежно завязанным шелковым шарфом вместо галстука. Приличного лондонского портного такая вольность в одежде повергла бы в дрожь.
— Я собирался сюда второпях, — солгал он Ходже-су. — Мой парижский слуга по рассеянности не уложил вещи, которые мне необходимы здесь. Я уверен, что кое-что из моей старой одежды сохранилось где-нибудь в кладовых.
— Разумеется, ваша милость! — Ходжес расплылся в улыбке. — Все вычищено и отглажено и ждало только вашего возвращения, милорд.
— Тогда верни ее сюда и размести там, где ей надлежит быть.
— О чем речь, милорд! Мне потребуется лишь момент, и все будет в порядке!
Роджер взглянул на часы на каминной полке — пора было переодеваться к ужину. Неужели все вернулось вспять и двух лет отсутствия не было?
Его ждала ванна, благоухающая вербеной, а на спинку стула был наброшен махровый купальный халат с вышитым гербом Кэлвидонов и монограммой.
Его монограммой! Даже эта мелкая деталь открыла ему, что его встречают здесь как хозяина.
Он погрузился в теплую воду и блаженно закрыл глаза. Монограмма на халате напомнила ему о вышивальщице, встреченной им в комнате Мазарини.
Откуда она взялась и зачем? Он не помнил, что когда-либо раньше приглашали в Кэлвидон-хауз вышивальщиц.
Графини и их дочери из поколения в поколение с ранних лет занимались рукоделием и искусно управлялись с иголками и нитками.
Однажды в Лувре Роджер увидел выставленные там чудесные вышивки, но ему показалось, что они проигрывают тем, что имеются в Кэлвидоне и являются его собственностью.
«Уповаю на бога в надежде на то, что мисс Сэлвин знает свое дело, — подумал он. — Я не вынесу, если какой-нибудь из гобеленов будет испорчен неопытной или равнодушной швеей».
Это вернуло его мысли к той причине, по которой он внезапно, повинуясь мгновенному порыву, возвратился домой, даже не предупредив о своем приезде.
Весь путь из Франции Роджер размышлял в тревоге, на что еще покусился бесцеремонный подонок и что в поместье уже изменено до неузнаваемости. Лейсворсу хватило ума написать хозяину про оранжерею, но какие-то менее значительные переделки могли быть уже осуществлены по распоряжению его матери. И по подсказке Феликса Хэнсона.
Выйдя из ванной, Роджер обнаружил, что Ходжес уже приготовил для него традиционный вечерний костюм, в который он ни разу не облачался за последние два года.
Он объездил чуть ли не полсвета после того, как, покидая Кэлвидон-хауз, в ярости высказал матери, что она должна сделать выбор — он или Феликс Хэнсон и что он не останется больше ни минуты под одной крышей с ее любовником.
Они обрушились друг на друга с взаимными оскорблениями, и поведение их — Роджер понимал это — было недостойным, но и мать, и сын дали волю своему темпераменту.
После он вспоминал об этом со стыдом. Ведь ему должно было служить примером поведение отца в любых обстоятельствах, его самообладание и уравновешенность.
Роджер обожал отца и старался походить на него, однако в его жилах текла и материнская кровь. Он унаследовал от нее чувствительность, импульсивность и вспыльчивость. Элворты были известны своим необузданным темпераментом, отсутствием какого-либо сдерживающего начала в характере. Они фигурировали во всех публичных скандалах на протяжении последних пяти столетий, и Роджер знал, что это была только видимость, будто отец не ведает, каким образом развлекается его супруга.
— Вы не изменились ни на йоту, милорд! — с удовлетворением отметил Ходжес, помогая молодому хозяину облачиться в туго облегающую белую рубашку с высоким, жестко накрахмаленным воротничком.
— Я уже забыл, как чертовски стесняет эта одежда, — признался эрл.
— Зато очень вам идет, милорд, и вы выглядите в ней настоящим джентльменом.
Роджер не мог удержаться от смеха.
— Значит, я не был похож на джентльмена в том виде, в каком сюда явился? Что ж, вероятно, ты прав. Попав в Рим, надо вести себя, как римляне!
Он сунул белоснежный платок в нагрудный карман.
— Мисс Сэлвин обедает внизу? — поинтересовался он.
Ходжес озадаченно взглянул на своего хозяина и лишь потом ответил:
— Вышивальщица? О нет, конечно, нет. Она кушает у себя, милорд.
— Что ж, тогда нам предстоит приятный ужин в узком семейном кругу, — с циничной усмешкой бросил граф и направился к двери, чувствуя на себе восхищенный взгляд старого слуги.