91 
Барт пришел через полчаса. Заслышав шаги приятеля, Джейк вышел за дверь и там рассказал ему о том, что случилось.
Губы Барта искривила горькая усмешка, а сквозь кожу цвета жженого сахара проступила бледность.
— Бог не ведет счета нашим несчастьям. Я никогда не думал, что наша встреча и совместная жизнь будет такой короткой, — на удивление спокойно произнес он, и Джейк сразу понял, что приятель мгновенно принял решение. Он окончательно убедился в этом, когда Барт спросил:
— Ты позаботишься об Унге и о нашем сыне? Не оставишь их одних?
— Не оставлю.
— Обещаешь?
— Конечно.
Когда Барт вошел в комнату, он лишь мельком взглянул на трупы, а после приблизился к жене, порывисто обнял ее и крепко прижал к груди.
— Ты будешь делать все, что скажет Джейк. Когда Мелвин подрастет, расскажешь ему обо мне.
Унга не выдержала и сникла. Она была счастлива совсем недолго, и теперь счастье ушло из ее загадочных темных глаз.
Видя и слыша все это, Джейк решился на крайние меры.
— Давайте спрячем тела!
— Нет. Эти люди — охранники с горнорудной. Наверняка кому-то известно, куда они пошли.
— Ты уверен, что они действовали от имени властей?
Барт усмехнулся.
— Кто знает! Может, решили набить свои собственные карманы. Ну да не все ли равно?
Взяв волю в кулак, Джейк предложил:
— Сбежим?
— Нет, — твердо произнес Барт. — Если нас поймают и начнется расследование, пострадаешь и ты, и Унга.
Джейк сам знал, что мосты сожжены. Свидетелей, которые не сочли нужным сообщить о преступлении властям, Комитет бдительности карал не менее сурово, чем самого преступника, в результате чего политика укрывательства в Сан-Франциско сошла на нет.
Когда наступило утро, дабы не быть подвергнутым линчеванию, Барт Хантер добровольно сдался властям, признавшись в хищении золота и взяв на себя вину за убийство. Разбирательство было недолгим: его приговорили к двадцати пяти годам тюремного заключения без права переписки и свиданий.
Джейк и Унга возвращались домой по неприглядным унылым улицам. Недавно прошел ураган, едва не срывавший крыши с домов, и город был завален мусором, а некоторые улицы превратились в сточные канавы. Вплоть до вчерашнего вечера порывы бешеного ветра с дождем метали из стороны в сторону верхушки деревьев и хлопали ставнями ослепших окон.
Плечи индианки были согнуты. Она брела, не разбирая дороги, шлепая по лужам и разбрызгивая грязь. Ее прочная, как черепаший панцирь, выдержка дала трещину. Глядя на нее, Джейк с горечью думал о том, что мир устроен неправильно, все в нем нагромождено кое-как, без порядка и смысла.
Очутившись в комнате, Унга села на кровать и закрыла лицо руками. Черные волосы рассыпались по плечам, а на пальце ярко блеснуло золотое кольцо.
— Я должен кое-что сказать тебе, Унга, — тяжело промолвил Джейк. — Я должен вернуться в Новый Орлеан. Вы с Мелвином поедете со мной.
Когда индианка отняла ладони от лица, ее глаза были сухими.
— Зачем ты берешь нас с собой?
— Потому что меня попросил Барт. Дать ему обещание было все равно, что дать обещание умирающему. Позволь мне не уговаривать тебя. Ты должна продолжать жить дальше.
— Хорошо. Только дай мне еще один день, а лучше — два или три.
— Зачем? — удивился Джейк.
У нее никого не было, да если б и был, она не отличалась сентиментальностью, чтобы устраивать долгие прощания.
— Мне необходимо избавиться от ребенка. Дело в том, что я снова беременна.
Джейк замер. В его голове пронеслось множество противоречивых мыслей.
— Думаю, теперь Барт не одобрил бы этого, — осторожно произнес он.
— Он не знает. И никогда не узнает. А двоих детей мне ни за что не поднять.
Разумеется, она была права, и все-таки Джейк спросил:
— Почему после того, как Барт так скверно обошелся с тобой, ты все же решила родить Мелвина?
— Мне захотелось иметь что-то свое.
Джейк стиснул пальцы. То же самое говорил Барт. Иметь что-то свое от плоти и крови. Не быть одному.
Он вновь произнес то, что не собирался произносить:
— Оставь ребенка. Мне кажется, так будет правильнее. Я отвезу тебя в Новый Орлеан к своим родителям и попрошу мою мать позаботиться о тебе, пока ты не родишь. А потом ты найдешь работу.
Она покачала опущенной головой.
— Никто ни для кого ничего не делает просто так.
91 
