107 
— Янки, — спокойно повторила Айрин. — Они пришли.
Сара мигом утратила самообладание.
— Боже, что делать?!
— Ничего. Они существа из плоти и крови. Они смертны. И способны испытывать страх.
— Нам их не напугать!
— Знаю. Главное, что они не смогли испугать нас.
Они созвали негров и пошли через поле к дому.
В имении царил переполох, синий цвет мундиров заслонил белый свет, отовсюду доносилось бряцанье оружия, грубая ругань, стук сапог. Часть солдат побежала вверх по лестнице, другие бросились к хозяйственным постройкам, кто-то шмыгнул на кухню. Слышался звон посуды, истошные крики домашней птицы и животных.
Сару охватило противное, липкое, леденящее душу чувство: будто чья-то чужая рука шарила у нее по груди.
Из дома с визгом выскочила Трейси, за которой гнался солдат. Его остановил молодой сержант.
— Погоди, не время. Этим можно заняться ночью.
Сара содрогнулась от ужаса.
— Они нас обесчестят!
— Пусть только попробуют подойти, — прошептала Айрин.
— Кто вы, леди? — довольно миролюбиво спросил молодой сержант, когда Айрин и Сара подошли к крыльцу.
— Я Сара О’Келли. Это мое имение.
— Ясно, мэм. Эй, несите майора наверх, в спальню! — крикнул сержант и обратился к женщинам: — Вам повезло, мисс, мы не станем жечь ваш дом, а разместим в нем раненого, о котором вы обязаны позаботиться. Если вы этого не сделаете, вам будет хуже.
— Хорошо, я приставлю к нему негритянку, — натянуто произнесла Сара.
— Негритянку?! Я рассчитывал, что вы сами займетесь его лечением!
Сара возмущенно передернула плечом и ничего не ответила.
— А где ваш врач? — спросила Айрин.
— Выхаживает других раненых. Вчера наш отряд напоролся на партизан, и нам пришлось жарковато.
«Так вам и надо!» — едва не сказала Сара, а сержант продолжил:
— Майор Эванс терпеливый и благородный человек, он отправил врача к солдатам.
Мимо пронесли молодого мужчину, бессильно лежавшего на шинели, мужчину с изящными руками и лицом истинного аристократа, в которое Саре хотелось плюнуть.
По иронии судьбы его уложили в ее спальне, сорвав с постели солнечно-желтое атласное покрывало и раскидав подушки; между тем в имении происходило то, о чем Сара слышала сотни раз: обивка мебели была вспорота, люстры, зеркала и вазы разбиты, ковры истоптаны сапогами, хлопок подожжен, припасы разграблены.
Сара могла пережить гибель привычных с детства вещей, однако когда солдаты стали жечь библиотеку ее отца, она без промедления вошла в спальню, где уложили майора, и решительно произнесла:
— Кто бы вы ни были, прикажите своим воякам положить книги на место и не бросать их в костер! Уничтожать библиотеку — настоящее святотатство, к тому же книги дороги мне как память об отце.
Майор глубоко вздохнул и попытался изобразить улыбку. У него была белая, как речной песок, нетронутая загаром кожа, белокурые волосы и льдистые голубые глаза. Столь благородная внешность презренного янки вызывала у Сары дикое раздражение.
— Хорошо, мисс. Прошу, позовите сержанта.
— Вы можете гарантировать безопасность женщинам, которые остались в доме?
— Гарантировать не могу, но сделаю все, чтобы никого из вас не тронули.
— Я пришлю к вам негритянку, — сказала Сара. — Сержант настаивал на том, чтобы в роли сиделки выступила я, но я не стану делать этого даже под страхом смерти.
Сара знала, что рискует, говоря ему дерзости, но не смогла сдержаться.
Майор мягко промолвил, опуская тяжелые веки:
— Не беспокойтесь, мисс, меня вполне устроит служанка.
Солдаты во дворе пили виски и горланили песни. Женщинам было приказано приготовить для них хороший ужин, однако стоило янки войти в дом, как Бесс закрылась в своей каморке и ни за что не желала выходить.
Во избежание неприятных последствий Сара велела Лиле и Касси заменить кухарку.
Разумеется, Касси и не думала прикасаться к кастрюлям. Госпожа могла делать что угодно — якшаться с полевыми работниками, собственноручно сеять хлопок, — ее горничная не собиралась отступать от своих принципов.
Она уселась за стол и принялась наблюдать за Лилой, которая суетилась в поисках нужных продуктов и подходящей по размерам посуды.
— Главное приготовить им полный котел, а чего — неважно. Съедят, — сказала Касси и заметила: — С начала войны белые опускаются все ниже и ниже; сдается, вскоре я не смогу разглядеть кое-кого из них под своими ногами!
107 
