Эйдан ждал, пока Вероника позвонила в дверь сторожу, тот вышел и тепло приветствовал ее. Она познакомила сторожа с Эйданом, и они все вместе направились в главное крыло дома, к которому вел короткий пролет беломраморных, чисто вымытых ступеней. Эйдану казалось, что они пришли к кому-то с визитом, а не явились в нежилой дом. У Вероники возникло такое же чувство. Она слишком хорошо помнила, каким был этот дом при ее родителях, и даже при Поле и ее дочерях.
Она взяла Эйдана за руку, и как только сторож Люк отпер дверь, сама провела его в холл с деревянными полами семнадцатого века, изысканными карнизами и резными стенными панелями. Огромная люстра над головой была укрыта чехлом от пыли. Повсюду царила чистота, дом был в идеальном состоянии. Хрустальные абажуры бра сияли, высокие потолки были расписаны облаками и ангелами. Вероника провела своего спутника через три маленьких гостиных в еще одну, большую, с видом на ухоженный сад с продуманно расположенными цветами и деревьями. Рядом, в парадной столовой, ее родители устраивали великолепные званые приемы, в доме был даже бальный зал, очень похожий на версальский.
Наверху она показала ему ряд красиво обставленных спален, в том числе родительскую, их элегантные гардеробные, свою детскую. Роскошную библиотеку по-прежнему заполняли книги. Вся мебель была бережно укрыта чехлами. В интерьере отсутствовали лишь картины, которые Вероника или продала, или увезла в Нью-Йорк. Большую часть этих полотен приобрел еще ее дед. Некоторые стены украшали росписи семнадцатого века, другие были обиты тканью. Дом с полным правом можно было назвать одним из самых красивых в Париже.
С того момента, как они вошли в дом, Эйдан не проронил ни слова, и когда наконец они присели отдохнуть в гостиной матери Вероники, с окнами, обращенными в сад, Вероника увидела, как ошеломлен Эйдан.
– Красиво здесь, правда? Теперь ты понимаешь, почему я не продаю этот дом. Просто не могу.
Вероника была накрепко привязана к дому и ко всему, что он олицетворял в ее жизни – к ее детству, родителям, браку, хотя она и не жила здесь уже много лет. Попав сюда, Эйдан наконец понял то, чего никак не мог понять до сих пор.
– Это музей, – тихо произнес Эйдан, хоть почтительный Люк остался ждать их внизу. – Не представляю себе, как я мог бы жить здесь – хоть в детстве, хоть во взрослом возрасте.
Ему мгновенно вспомнился ветхий коттедж, в котором прошло его детство. Этот контраст подчеркнул все различия между ними, сверкнул в голове, как молния. У Эйдана закружилась голова, он был ошеломлен.
– Это особенный дом, – коротко объяснила Вероника.
Она не хвасталась, просто привыкла воспринимать его как дом. И Эйдан понял, кто она и какой была ее жизнь. Он был сражен наповал: Вероника держалась так скромно и непритязательно, что он и представить себе не мог, что она выросла в роскоши. И сразу становилось ясно, что она вполне может позволить себе содержать дом, в котором не живет. Каждый дюйм этого дома был в полном порядке. Наконец они вернулись во двор, Люк указал на крышу и объяснил, что случилось: проржавел водосточный желоб и разболталась черепица возле мансарды. Он опасался, что зимой крыша даст течь, хотя до сих пор этого удавалось избежать. Люк объяснил, что ремонт обойдется дорого, если менять кровлю целиком, а не частично. Вероника выслушала его и кивнула.
– Мне кажется, поменять надо все и сразу, – твердо сказала она, не желая, чтобы пострадал дом.
– Я знал, что вы так скажете. Совершенно с вами согласен, – закивал Люк. – Но без вас принять решение я не мог. Это большие деньги, – сокрушенно добавил он.
– Ремонт в доме тоже обойдется недешево.
Люк понимал это, и тем не менее старался экономить ее деньги, как только мог.
Вероника с Эйданом вышли в сад с ухоженными и благоухающими цветочными клумбами. Здесь были старые качели, на которых когда-то качались ее дочери. Побродив по саду и в последний раз оглядевшись вокруг, они прошли через двор, Вероника поблагодарила Люка, и они покинули дом. Эйдан, казалось, был близок к обмороку. Вероника решила, что старый дом полюбился ему с первого взгляда, и это порадовало ее. Внезапно Эйдан остановился на тротуаре улицы Варенн и уставился на Веронику так, словно видел ее впервые.
– Кто ты? – спросил он.
– Ты о чем? – она не поняла вопрос. Он показался ей бессмысленным.
– Вот о чем: кто ты такая, если выросла в таком доме и теперь тебе по карману просто содержать его, но жить в другом месте? Знаешь, где вырос я, Вероника? В лачуге, которую давным-давно следовало снести, с крошечной родительской спальней и постелью в гостиной для меня. Большую часть времени нам было нечего есть, потому что мой отец пропивал все деньги. Весь наш дом был меньше твоей ванной. На черта я тебе сдался?