32 
Спешу вас успокоить: Курт жив и здоров. На этой неделе он особенно исправно питался. Однажды ему перепала даже свиная ножка, и он оставил от нее только щетину. (Мы ведь тоже оставляем от мясных рулетиков только зубочистки, которыми они скрепляются, верно?) Он прилежно ходил на прогулку, каждый раз аккуратно поднимал ногу и вытягивал ее в сторону, чтобы избавить хозяина от послепрогулочных омовений. Наши собаки ведь гораздо чистоплотней, чем принято считать, и гораздо положительней, чем слава о них.
Курт всю неделю отличался безупречным поведением. Он ни разу не залаял. (Многие бабушки и дедушки могли бы брать с него пример.) Он много спал. Это полезно для его шерсти — она приобретает особый блеск. И пусть себе спит на здоровье, верно? Тем более что дни стали короткими, а ночи длинными, и бедный Курт уж и не знает, насколько ему еще пораньше лечь и попозже встать, чтобы наконец выспаться.
Ну как не позавидовать собакам? Никаких рождественских шопингов, никакой суеты, никакой толкотни, никакой нервотрепки в пробках на дорогах! Да, в эти серые декабрьские дни мы бы все с удовольствием поменялись местами с нашими четвероногими друзьями, это факт. Есть только один недостаток в собачьей жизни: как поет Райнхард Май, будь мы собаками, кто-то должен был бы открывать нам холодильник. Однако шутки в сторону… (Макс до боли закусил губу.)
…Иногда Курту бывает довольно одиноко в обществе его хозяина. Так же как дети желают иметь папу и маму…
Рука Макса в нерешительности замерла над клавиатурой. Писать или не писать? Он посмотрел на Курта. Тот лежал под рабочим креслом и спал. Денёв скреблась в дверь. Элеонора Кёнигсбергер, главный эксперт журнала по хомякам, этакий хомячный Папа Римский редакционного масштаба, возмущалась где-то в дальних комнатах (но достаточно внятно) условиями содержания хомяков в хомячных магазинах, ущемляющими права бедных грызунов, а также самим фактом купли и продажи оных. Ее голос напоминал карканье простуженной вороны. У Макса не было выбора. Он вынужден был писать не думая. Ему хотелось как можно скорее унести отсюда ноги.
…Так же как дети желают иметь папу и маму, так и Курт желает иметь не только хозяина, но и хозяйку. Представьте себе: пока они с хозяином гуляют, хозяйка готовит ужин; в постели бедный пес наконец четко знает, где его место — посредине; во время прогулок к нему никто не пристает с этими дурацкими палочками, которые он то и дело по команде «апорт» должен приносить хозяину, — он просто трусит себе между хозяином и хозяйкой, а те умиляются на него и восторженно хлопают в ладоши… Можно привести еще много примеров, наглядно иллюстрирующих полноценность собачьей жизни при наличии хозяина и хозяйки…
Недоставало еще восьми строк. Макс вдруг отчетливо понял, что за это сочинение он должен сегодня вечером вознаградить себя приятной компанией. А поскольку он все равно сидел за компьютером, то предпочел решить эту проблему посредством письменного способа коммуникации. Он отправил четыре мейла в надежде по крайней мере на один положительный ответ. Родригесу, аргентинцу, с которым познакомился во время (трехмесячной) учебы на факультете социологии, он написал:
Привет, Род!
Извини за внезапное вторжение. У тебя сегодня есть время и желание посидеть со мной за бутылкой вина в нашем кабачке? Был бы рад повидаться.
Второй мейл он послал своим друзьям Пауле и Самуэлю, приятной и занятной парочке. Она была аптекаршей и стойкой сторонницей платонической любви, если не считать трех так называемых маленьких рецидивов. Он был архитектором и на две головы ниже ее, у него было немного приплюснутое лицо, но зато он якобы классно целовался. Макс предложил им совместный поход в кино или ужин в итальянском ресторане.
При составлении третьего послания у него слегка засосало под ложечкой. Оно было адресовано Натали, которой он не звонил и не писал с самого октября. В тот вечер дело чуть было не обошлось без поцелуя. Натали было двадцать два года, то есть на двенадцать лет меньше, чем ему. Она изучала англистику и со сравнительно малой дозой наивности любила одного из своих профессоров, точнее, профессора, который с гораздо большей дозой наивности любил каждую вторую студентку-англистку. Это была главная тема ее разговоров с Максом, пытавшимся раскрыть ей глаза, пока они не раскрылись слишком широко и не нацелились на его рот. Он хорошо знал этот взгляд. У него было ровно две возможности — либо бегство, либо приступ тошноты. Он выбрал бегство.
32 
