100 
И какого черта ее вдруг понесло в этот монастырь?
Они с Генрихом вернулись в замок, недовольные сегодняшней охотой, и узнали, что Имоджин осталась ночевать в монастыре. Генрих высказался по этому поводу грубо и однозначно. Брак заключен, расторгать его он не собирается, а Имоджин следует немедленно вернуться домой, чтобы исполнять обязанности гостеприимной хозяйки и любящей супруги.
Ее поступки могли поставить в тупик кого угодно. Если она решила сбежать, то мужской монастырь меньше всего подходил ей в качестве убежища, ведь никто ее здесь не оставит, будь она хоть трижды его покровительницей. У монахов свои правила, и они не потерпят в своих стенах женщину в ночные часы.
Привратник сказал, что Имоджин все еще здесь, и заверил его, что она цела и невредима. Фицроджер немедленно отправился за ней, полный решимости вернуть беглянку в замок — пусть даже придется тащить ее на руках. Ему очень хотелось отвесить ей пару оплеух. Прямо руки чесались!
На полпути к лазарету его остановили звуки музыки.
Это была вечерня, и умиротворяющие голоса святых братьев легко лились над травой и деревьями. Их пение чудесно гармонировало с жужжанием насекомых и птичьими трелями в монастырском саду. Застигнутый врасплох на этом островке мира и покоя, Фицроджер особенно остро почувствовал, как неуместен здесь запах крови, исходивший от его охотничьего костюма.
Пожалуй, ему не мешало бы вымыться, прежде чем спешить сюда.
Братья пели о своих страхах перед ночной тьмой и о страхе перед смертным грехом — символом тьмы вечной. Они молили Господа защитить их от мрачных теней.
Фицроджеру довелось в детстве пожить и в монастыре. Родные его матери отослали его в дальний монастырь, о чем немедленно пронюхал Роджер из Клива. Он вынудил монахов выгнать мальчишку за ворота.
Ему некуда было податься, и он добрел до Клива. В тот момент и началась его взрослая жизнь — к добру или к худу, он и сам тогда не знал этого.
Роджер из Клива приказал бросить своего нежеланного сына в подземную темницу, не скрывая твердого намерения забыть о его существовании навсегда. В ужасной норе дрожащий от ужаса мальчик пытался молитвами отогнать чудовищ, притаившихся во тьме.
Это ему не помогло.
Воспоминания об испытанном тогда ужасе стали причиной единственной слабости, с которой ему так и не удалось совладать, — это был страх перед темным, замкнутым пространством.
Зубами и ногтями он проложил себе дорогу к новой жизни, но теперь над ним снова нависла угроза в лице испуганной девчонки. Он мог сломать ее, но не мог приручить. Она боялась его, но не уступала.
И это напомнило ему, зачем он приехал сюда. Фицроджер двинулся дальше.
Брат Майлс не участвовал в вечерне, он как раз направлялся в лазарет.
— Добрый вечер, милорд.
— Добрый вечер, святой брат. Надеюсь, моя жена здесь?
На лице монаха проступила озабоченность: его насторожил раздраженный тон нового лорда.
— Конечно, лорд Клив. Она сидит с Бертом Твитчемом, потому что считает себя в ответе за его рану.
— Клянусь распятием, если бы я сидел у одра каждого солдата, которого мне пришлось отправить на смерть, то отсидел бы весь зад до мозолей!
— Тем не менее вы каждый день навещаете нас, милорд.
Взгляды двух мужчин встретились: один был силен телом и искушен в военной науке, другой был крепок духом и давно изучил все человеческие слабости и недостатки.
Фицроджер заговорил первым:
— Глядя на вас, можно подумать, что вы охраняете этот коридор от меня, брат Майлс.
— Не думаю, что мне удастся остановить вас, если вы захотите пройти, но если вы собираетесь наказать свою жену, лорд Клив, я прошу вас заняться этим в другом месте.
— Почему я должен ее наказывать?
— Мне тоже непонятно — почему, и тем не менее это желание написано у вас на лице.
— Я всего лишь хотел проводить ее домой. — Фицроджер заставил себя говорить более спокойно. — Она не может пренебрегать своими обязанностями, когда в замке гостит король.
Брат Майлс не двинулся с места.
Фицроджер шагнул вперед и услышал приглушенный голос своей жены. Он показался ему слегка охрипшим. Черт побери, что она там делает?
Имоджин очень устала за этот день, но стоило ей замолчать, как легкое подрагивание руки Берта заставляло ее продолжить рассказ. Ему стало совсем худо, и жар лихорадки сменился обильным потом. То и дело к ним заходил брат Майлс и старался влить больному в рот хоть немного травяного отвара. Походя он заметил, что присутствие Имоджин и разговоры могут облегчить несчастному его последние часы.
100 
