26 
Однако было не похоже, чтобы мое поведение вызывало его неудовольствие. Более того, он улыбался, и мне пришло в голову, что, возможно, ему нравится эта беседа. Мое поведение граничило с грубостью, и мне казалось странным, что его, окруженного со всех сторон льстецами и подхалимами, это нисколько не задевает. Видимо, ему очень редко приходилось сталкиваться с противодействием любого рода.
Но Николь была менее всего похожа на человека, склонного к лести. Наверное, именно это его и привлекало в ней, ведь она ему, несомненно, нравилась.
Вернулся Бертран.
— Возможно, вам хочется немного прогуляться перед сном? — обратился он ко мне.
Я с готовностью вскочила на ноги.
— Это было бы просто чудесно!
— Вам нужно что-то накинуть на плечи. Принести шаль?
— Возьмите мою, — предложила Николь. — Мне она сейчас не нужна, а вас избавит от необходимости возвращаться в свою комнату.
Она протянула мне почти невесомый, украшенный блестками шарф из шифона.
— О! Спасибо! — воскликнула я. — Он такой… красивый. Я боюсь его испортить.
— Вздор! — заявила Николь, подходя и набрасывая шарф мне на плечи. Я подумала, что она очень милая.
Мы с Бертраном вышли во двор и спустились ко рву.
— Ну, что вы можете сказать о бароне? — поинтересовался он.
— Слишком серьезный вопрос, чтобы можно было однозначно ответить на него, — сказала я. — Все равно что показать кому-то Ниагарский водопад и потребовать тут же описать его во всех подробностях.
— Такое сравнение его бы позабавило.
— Могу отметить, что он отлично осознает свою силу и требует безусловной покорности всех окружающих.
— Да, — согласился Бертран. — Он действительно осознает свое превосходство и уверен в абсолютной законности собственных притязаний.
— Что ж, это, возможно, и хорошо, но только если совпадает с истинными желаниями окружающих его людей.
— Вы наблюдательны, мадемуазель. В случае со мной именно так и было до сего времени.
— Что ж, тогда, — заявила я, — вам следует подготовиться к тому, что однажды ваши желания не совпадут… Мне очень понравилась мадам де Сент-Жиль.
— Она считается одной из самых привлекательных женщин парижского общества. Их союзу с Ролло уже… семь лет.
— Их… союзу?
— А вы разве не догадались? Она ведь его любовница.
— Но, — с трудом подыскивая слова, попыталась возразить я, — я полагала, что он собирается жениться на этой… принцессе.
— Собирается. Видимо, ему придется прекратить отношения с Николь, хотя, возможно, всего лишь на некоторое время. Она, как светская женщина, к этому вполне готова.
Я молчала.
Он коснулся моей руки.
— Боюсь, я вас шокировал. Разве вы не догадались сами об их отношениях?
— Честно говоря, я далека от всего этого. Николь… она не выглядит огорченной.
— Конечно, нет. Она всегда знала, что когда-нибудь Ролло женится. У него несколько любовниц, но Николь всегда была главной.
Меня пробрала дрожь. Шарф Николь, похоже, нисколько не согревал. Его руки касались этого клочка шифона, — подумала я. И представила его вместе с Николь… чувственным… требовательным… циничным.
Это была ужасная картина. Я уже не хотела писать с него миниатюру. Оказывается, о модели можно узнать и чересчур много…
* * *
Следующим утром началось наше испытание. Я поставила стул для барона таким образом, чтобы на его лицо падал яркий свет. Отец сел напротив. Мы решили, что основой будет слоновая кость, которая отлично зарекомендовала себя еще с начала восемнадцатого века. Я сидела в углу, стараясь запомнить каждую черточку его лица: чувственные губы, которые могли быть и жестокими, и нежными, великолепный высокий лоб и густые белокурые волосы.
Барон сказал, что когда миниатюра будет окончена, он оправит ее в золотую рамку, к тому же украшенную бриллиантами и сапфирами. Это, видимо, было причиной того, что он надел синий сюртук, который, несомненно, был ему к лицу. Даже его серые глаза теперь немного отливали голубизной.
Я сгорала от желания взять в руки кисть. И очень переживала за отца. Он работал молча, без видимого напряжения. Я спрашивала себя, осознает ли он, какие именно детали уже недоступны его зрению.
Сегодняшнее утро прояснит очень многое. Мы узнаем, сможем ли осуществить наш план или нет. Я не была уверена, что мне удастся написать достойную миниатюру по памяти, пусть даже опираясь на наброски отца, и не сомневалась, что, если бы представилась возможность работать самостоятельно, я бы написала изумительный портрет. Сумела бы передать его высокомерие и непоколебимую убежденность в том, что весь мир принадлежит только ему. Я бы привнесла в миниатюру известную степень враждебности, которую испытывала к барону. Создала бы портрет его души… И это могло бы ему не понравиться. Да что там, совершенно точно не понравилось бы…
26 
