62 
Это было просто волшебное Рождество.
Это была первая возможность надеть мое новое платье. Я ощутила странное чувство волнения, словно оттого, что на мне было платье, выбранное им для меня, делало меня совсем другой женщиной.
Но, конечно, он сам не выбирал его. Он просто заказал в Париже платье для женщины, носившей черный бархат. Однако из всего, что я когда-либо носила, этот цвет подходил мне лучше всего. Было ли это случайностью? Или он сделал это намеренно? Мои глаза приобрели зеленоватый блеск, а волосы казались каштановыми. В этом платье я чувствовала себя почти привлекательной.
В приподнятом настроении я спускалась по ступеням и неожиданно лицом к лицу столкнулась с мадемуазель де ла Монелль. Она была очаровательна в нежно-сиреневом шифоновом платье, отделанном зелеными атласными лентами. Ее светлые локоны были высоко схвачены жемчужной заколкой и красиво спускались на плечи, подчеркивая стройную шею. Она посмотрела на меня с некоторым изумлением, словно пытаясь вспомнить, где она видела меня раньше. Видимо, в этом платье я выглядела иначе, чем в поношенном костюме для верховой езды.
— Меня зовут Даллас Лоусон, — сказала я. — Я реставратор картин.
— Вы ужинаете с нами? — в голосе ее было холодное удивление, которое я сочла оскорбительным.
— По приглашению графа, — ответила я ей столь же холодно.
— Неужели?
— Представьте себе, да.
Она внимательно осмотрела мое платье, стараясь оценить его стоимость — кажется, оно удивило ее не меньше, чем приглашение графа.
Она повернулась и пошла впереди меня. Это подразумевало, что даже если граф был настолько эксцентричен, что пригласил в компанию друзей кого-то из своих служащих, в любом случае она не желала знать меня.
Гости собрались в одной из небольших комнат рядом с банкетным залом. Граф был уже увлечен беседой с мадемуазель де ла Монелль и не заметил моего появления, но Филипп тут же направился навстречу мне. Он, видимо, понимал, что я буду чувствовать себя несколько неловко, и ждал меня — еще одно проявление его доброты.
— Вы выглядите весьма элегантно.
— Благодарю вас за комплимент. Я хотела вас спросить, мадемуазель де ла Монелль из той самой семьи, о коллекции картин которой вы говорили?
— Э-э... да. Здесь и ее отец. Но я надеюсь, вы не станете обсуждать это с моим кузеном.
— Конечно, нет. Во всяком случае, маловероятно, что я покину замок и направлюсь в ее дом.
— Вы, может быть, сейчас так думаете, но... если наступит время...
— Да, я запомню это.
К нам подошла Женевьева. На ней было розовое шелковое платье, но выглядела она весьма мрачной — ни намека на девочку, которая не так давно короновала короля дня.
В этот момент объявили о начале ужина, и мы пошли в банкетный зал, в котором сверкающий стол был освещен несколькими канделябрами.
Я сидела рядом с пожилым джентльменом, как оказалось, большим любителем живописи и беседовала с ним. Я поняла, что меня туда посадили, чтобы развлекать его. Подали индейку с каштанами и трюфелями, но мне она не так понравилась, как подобное же блюдо у Бастидов — может быть, потому, что мысли мои были заняты мадемуазель де ла Монелль, которая сидела рядом с графом, и кажется, была поглощена оживленной беседой с ним.
Как глупо с моей стороны было думать, что красивое платье сделало меня привлекательной! И еще глупее было воображать, что он, окруженный множеством очаровательных женщин, станет обращать внимание на мою скромную персону. Вдруг я услышала, как он упомянул мое имя:
— Этому виной мадемуазель Лоусон.
Я подняла глаза и встретила его взгляд, не зная, был ли он действительно мною недоволен или просто развлекался.
Мне показалось, что он был недоволен тем, что я повела его дочь на рождественский обед к его работникам и хотел бы, чтобы меня мучила неизвестность, в какой форме это недовольство будет выражено.
Мадемуазель де ла Монелль тоже посмотрела на меня. Взгляд ее глаз, похожих на голубые льдинки, был холодным и оценивающим. Ее, видимо, раздражало, что уже второй раз за вечер, ее внимание было привлечено ко мне.
— Да, мадемуазель Лоусон, — продолжал граф. — Вчера вечером мы смотрели картину, и то, как вы возродили к новой жизни мою прародительницу, вызвало большое восхищение. Она много лет была спрятана под слоем пыли. Теперь мы имеем удовольствие лицезреть и ее, и ее изумруды. О, эти изумруды...
62 
