45 
— Вы наслушались сплетен.
— А по-моему, вы недостаточно к ним прислушиваетесь.
— Это не самый увлекательный способ времяпрепровождения.
Она опять засмеялась:
— Я могу только сказать, мисс, что вы не всегда увлекательно проводите свое время.
Я почувствовала, как вспыхнула от возмущения, — это была чистая правда.
Она показала на меня:
— Вы-то любите сплетничать, мисс. Ничего страшного. Вы мне за это нравитесь. Я бы не вынесла, если бы вы в действительности были такой хорошей и правильной, какой притворяетесь.
— Почему вы не разговариваете со своим отцом нормально?.. Такое впечатление, будто вы боитесь его? — спросила я.
— Его все боятся.
— Я не боюсь.
— Правда, мисс?
— Почему я должна его бояться? Если ему не нравится моя работа, он может указать мне на это, я уеду и никогда больше не увижу его.
— Да, вам легче. Моя мать боялась его... ужасно боялась.
— Она вам так и говорила?
— Словами она этого не выражала, но я знала. И вы знаете, что с ней случилось.
— Не пора ли нам ехать? Мы не вернемся до темноты, если будем зря терять время, — сказала я.
Она умоляюще посмотрела на меня:
— Как вы думаете, когда люди умирают... не обычной смертью, а когда их... Как вы думаете, возможно ли, что они не остаются в своих могилах, а возвращаются и ищут...
Я резко сказала:
— Женевьева, что это вы говорите?
— Мисс, — сказала она, будто звала на помощь, — иногда ночью я неожиданно просыпаюсь в ужасе из-за звуков, которые слышу в замке.
— Дорогая Женевьева, многие время от времени неожиданно просыпаются в ужасе, потому что им снятся дурные сны.
— Шаги... стук... Я слышу их. Я слышу. Я правда слышу. Лежу и дрожу... и жду, что вот-вот увижу...
— Свою мать?
Девочка была явно напутана; она тянулась ко мне за помощью. Бесполезно объяснять ей, что это чепуха, что привидений не существует. Ей бы это совершенно не помогло потому, что она подумала бы, что это обычная уловка взрослых для успокоения детских страхов.
Я сказала:
— Послушайте, Женевьева, предположим, привидения существуют и твоя мать действительно приходила.
Она кивнула, глаза ее округлились от удивления.
— Она ведь любила тебя?
Я видела, как крепко она сжала поводья.
— О да, она любила меня... никто так не любил меня, как она.
— Она ведь никогда не причинила бы тебе зла? Неужели ты думаешь, что теперь, кода она мертва, она переменила отношение к тебе?
Я увидела, как смягчилось выражение ее лица; я была довольна собой. Я дала ей утешение, которого она так отчаянно искала.
Я продолжала:
— Когда ты была ребенком, она ухаживала за тобой; если она видела, что ты вот-вот упадешь, она спешила к тебе на помощь, не так ли? — Она кивнула. — Почему же она должна переменить свое отношение к тебе только оттого, что она мертва? Я думаю, что ты слышишь скрип половиц в этом очень старом доме, стук дверей, окон... все, что угодно. А может, это мыши... но все-таки, предположим, что привидения существуют. Ты не думаешь, что твоя мать может приходить сюда, чтобы защитить тебя от зла?
— Да,— сказала она, глаза ее сияли. — Наверное, так и есть. Она любила меня.
— Помни об этом, если неожиданно проснешься ночью.
— Да, — сказала она. — Я буду помнить.
Я была довольна и чувствовала, что дальнейший разговор на эту тему может разрушить впечатление, которое я произвела, поэтому поехала дальше, и некоторое время мы ехали рядом.
До самого поместья Каррфур мы не разговаривали.
Это был старинный дом, стоявший вдали от дорог. Толстая каменная стена окружала его; изящные чугунные ворота были открыты. Мы проехали под широкой аркой и въехали во двор. Окна были закрыты зелеными ставнями; стояла глубокая тишина. Я по-другому представляла себе дом той девочки, которая вела подробные дневники своей жизни.
Женевьева быстро взглянула на меня, чтобы увидеть мою реакцию, но я надеялась, что ничем не выдала себя.
Мы оставили лошадей в конюшне, и Женевьева повела меня к дверям.
Она взяла тяжелый молоток, и я услышала звук, отдававшийся в нижней части дома. Опять тишина; потом — шаркающие шаги, и в дверном проеме появился слуга.
— Добрый день, Морис, — сказала Женевьева — Сегодня со мной приехала мадемуазель Лоусон.
После обмена приветствиями мы вошли в холл с мозаичным полом.
— Как сегодня мой дед, Морис? — спросила Женевьева.
45 
