Особенно,... 
43 
— Мне вполне понятны ваши чувства. Вы далеко не единственный человек в здешних краях, кто испытывает неприязнь к графу.
— Что ему до этого места? Он здесь почти не бывает, предпочитая свой дом в Париже. Он не удостаивает нас своим вниманием. Я работаю на него, потому что обязан и стараюсь его не видеть и не думать о нем. Вы вскоре почувствуете то же самое. Наверное, уже почувствовали.
Внезапно он запел; у него был приятный тенор, и пел он с большим чувством:
«Чем мы хуже богачей?
Разве тем, что мы бедней?
Чтоб на грош обогатиться,
Надо целый день крутиться.
Но при этом, без сомненья,
Не грозит нам разоренье.»
Песня кончилась, и он, улыбаясь ждал, что я скажу.
— Мне понравилось, — сказала я.
— Очень рад; мне тоже.
Он так пристально смотрел на меня, что я сразу тронула лошадь с места. Голубка пошла галопом. Жан-Пьер догонял меня. Вскоре мы вернулись в Гейяр.
Проезжая мимо виноградников, я заметила графа. Он, видимо, только что вышел из дома управляющего. Он склонил голову в приветствии, когда увидел нас.
— Вы хотели видеть меня, господин граф? — спросил Жан-Пьер.
— В другой раз, — ответил граф и поехал дальше.
— Вы должны были быть здесь, когда он заходил? — спросила я.
— Нет. Он знал, что я уехал в Сен-Вальен. Я направился туда по его распоряжению.
Он был удивлен, но когда мы проходили мимо дома управляющего, оттуда вышла Габриэль. Щеки ее пылали, и она выглядела очень хорошенькой.
— Габриэль, — позвал Жан-Пьер. — Я привез мадемуазель Лоусон.
Она улыбнулась несколько рассеяно, как мне показалось.
— Я вижу, заходил граф, — сказал Жан-Пьер изменившимся голосом. — Что ему было нужно?
— Посмотреть некоторые расчеты... и все. Он придет в следующий раз, чтобы поговорить с тобой.
Жан-Пьер нахмурился и продолжал смотреть на сестру.
Мадам Бастид встретила меня, как обычно, радушно, но пока я гостила у них, я заметила, как рассеянна была Габриэль, и что даже Жан-Пьер был не в настроении.
На следующее утро в галерею вошел граф.
— Как продвигается работа? — спросил он.
— Вполне удовлетворительно, как мне кажется, — ответила я.
Он насмешливо посмотрел на картину, над которой я работала. Я показала на растрескавшуюся и потерявшую цвет поверхность и пояснила, что краска очевидно покоробилась из-за лака.
— Не сомневаюсь в правильности ваших выводов, — небрежно произнес он. Меня также радует, что не все свое время вы проводите за работой.
Я догадалась, что он намекал на то, что видел, как я прогуливалась верхом, когда мне надлежало работать в галерее, и пылко возразила:
— Мой отец всегда говорил, что не следует работать после обеда. Работа требует большой сосредоточенности, а когда проработаешь все утро, необходимой бодрости уже нет.
— Вчера, когда мы встретились, вы показались мне необыкновенно бодрой.
— Бодрой? — с глупым видом повторила я.
— Во всяком случае, — продолжал он, — было похоже, что достопримечательности за пределами замка вам так же интересны, что и те, которые в его стенах.
— Вы имеете в виду мою прогулку верхом? Вы сами сказали, что я могу кататься, когда есть возможность.
— Я рад, что вы находите возможности... и друзей, с которыми их можно разделить.
Я была в изумлении. Конечно, он не может возражать против моей дружбы с Жан-Пьером.
— Очень мило, что вас занимает, как я провожу свое свободное время.
— Да, вы знаете, я очень беспокоюсь за... свои картины.
Мы шли по галерее, рассматривая их, но мне казалось, что не они занимают его мысли; видимо, ему не понравились мои поездки — не из-за Жан-Пьера, а из-за того, что мало времени уделяла работе. Эта мысль меня возмутила. Я представила предстоящий объем работ, но конечно, если бы я завершила реставрацию быстро, мне бы уже не пришлось жить в замке, и я перестала бы быть обузой для дома.
У меня вырвалось:
— Если вы не удовлетворены скоростью моей работы...
Он повернулся, будто обрадовался; на лице его была улыбка:
— Откуда у вас такие мысли, мадемуазель Лоусон?
— Я думала... мне показалось...
Он слегка склонил голову набок. С его помощью я открывала в себе такие черты, о существовании которых и не подозревала. Он словно говорил:
«Смотри-ка, как быстро ты обижаешься! Почему? Не потому ли, что чувствуешь себя уязвимой... очень уязвимой?»
43 
