108 
– Да нет, – говорит Марв.
– Слушай, я просто подумал…
– Эд, дело вот в чем… – обрывает он меня.
И слова замирают у него на губах.
– Я просто подумал, что ты…
– Эд, у меня нет денег.
Ничего себе заявки…
– Как это? – разворачиваюсь я и встаю с ним лицом к лицу. – Как это – нет денег?
– Я их потратил.
Голос Марва исходит из какого-то другого места. Но не изо рта точно. Словно говорит пустота где-то за его плечом.
– На что, Марв?
Я даже начинаю беспокоиться.
– Да нет, ни на что такое…
Ага, голос, похоже, к нему вернулся. Слышится изо рта, как обычно.
– Я их положил в один фонд. И не смогу оттуда взять в ближайшие несколько лет. Они там лежат. На них капают проценты. – Мой друг очень серьезен. Даже задумчив. – В общем, я не могу их оттуда забрать.
– Вообще?
– Вообще.
– Даже если случится форс-мажор?
– Я же сказал: не могу.
Тут я снова принимаюсь орать, громко. Так, что улица встряхивается во сне.
– Какого хрена ты это сделал?
И тут Марв ломается.
Ломается на моих глазах – вдруг срывается с места, бежит вокруг машины и забивается внутрь. Садится за руль и намертво вцепляется в него.
И тихо плачет.
Такое впечатление, что даже руль залит слезами. Марв плачет – с перекошенным лицом. Слезы застывают на щеках и неохотно сползают на шею.
Я обхожу машину.
– Марв?
Молчание.
– Марв, что случилось?
Он поворачивается, покрасневшие глаза косятся в мою сторону.
– Садись, – выдавливает он. – Сейчас кое-что покажу.
С четвертого раза «форд» заводится. Мы едем через весь город. Слезы все текут и текут по лицу Марва. Теперь уже не так неохотно. Они скользят прихотливо извивающимися ручейками. Словно пьяные.
Мы останавливаемся у маленького, обитого сайдингом дома. Марв вылезает. Я тоже.
– Помнишь это место? – спрашивает он.
Конечно помню.
– Сьюзен Бойд, – говорю я.
Слова нехотя вылезают у Марва изо рта. Тень закрывает ему пол-лица, но я вижу очерк профиля.
– Они уехали, – говорит он. – Причем не просто так.
– Боже правый, – бормочу я – на вдохе, не на выдохе, поэтому слов не слышно.
Они просто не могут выбраться изо рта.
Марв произносит последнее слово.
Он шевелится, свет фонаря бьет ему в лицо, и слова выплескиваются, как кровь:
– Ребенку два с половиной года.
Мы садимся обратно в машину и долго молчим. Потом Марва бросает в дрожь. У него загорелое лицо – конечно, на воздухе ведь работает, – но сейчас оно белое как бумага.
Теперь все встало на свои места.
Все понятно.
Словно написано у него на лице крупными буквами.
Даже не написано, выбито.
Черным по белому.
Да, теперь все ясно.
Убогая машина.
Безобразное скупердяйство и позорная жадность.
Даже его склонность к бесплодным спорам, выражаясь в манере автора «Грозового перевала». Марв страдает, причем в полном одиночестве. И копит деньги, упорно копит деньги, – потому что только так может смотреть на себя в зеркало, не испытывая отчаянного чувства вины.
– Понимаешь, я хочу что-нибудь оставить ребенку. Когда подрастет.
– А это он или она?
– Не знаю.
И он вытаскивает из кошелька клочок бумаги. Разворачивает, и я вижу адрес. Буквы несколько раз обведены чернилами – не дай бог им стереться: «Кабраматта-роуд, 17. Оберн».
– Подружки ее дали, – безучастно говорит Марв. – Они съехали, и я пошел по домам подружек. Умолял рассказать, куда она подевалась. Господи, как вспомню, так вздрогну… Я рыдал на крыльце у Сары Бишоп, готов на колени был встать… – Слова отдают тихим эхом, будто и не Марв их произносит. Губы у него почти не шевелятся, как онемели. – Сьюзен, да. Девочка моя. – Он кривится в саркастической усмешке. – Папаша ее был строгим до усрачки. Но она умудрялась выскользнуть из дома пару раз в неделю, перед рассветом. И мы шли на старое поле, на котором папаша выращивал кукурузу. – На губах Марва обозначается что-то похожее на улыбку. – И вот мы брали одеяло, шли туда и… в общем, сам понимаешь, чем занимались. Несколько раз в неделю. С ней было… бесподобно. – И он обращает на меня пристальный взгляд – потому что хочет, чтобы собеседник знал: это чистая правда. – С ней было… очень хорошо.
Улыбка Марва беспомощно цепляется за немеющие губы.
– А иногда мы плевали на все и залеживались до самого рассвета…
– Потрясающе, – искренне говорю я.
108 
