159 
— И что потом? Тебя арестуют? А что делать мне? Куда возвращаться? К Винсенте? Или тоже сдаться полиции? — с досадой и горечью проговорила она и отвернулась к окну.
— Я люблю тебя, я тебя очень люблю, — признался Андреа и взял ее за плечи. — Вспомни, что ты обещала мне поцелуй!
Они страстно целовались в полумраке кареты, лаская друг друга через одежду. Андреа еще не знал, что любить женщину — это заново лепить то, что создал Бог, но он чувствовал всей душой и всем телом, как душа и тело Бьянки откликаются на его порыв.
Экипаж остановился возле приюта в те самые минуты, когда им хотелось, чтобы он влачился по улицам Парижа целую вечность. Выйдя на улицу, оба знали, что сегодня их ждет ночь любви.
Начальница приюта встретила их с недоверчивой улыбкой, но согласилась позвать девушку.
Она ушла, и Андреа получил минутную передышку. Он не знал, что сказать дочери Жоржа Ранделя, или Гийома Леруа, как дать понять, что он ей не враг, и вообще объяснить, кто он такой. Пусть Дамиан не навещал Женевьеву; она наверняка увидит, что в приемной сидит совсем не ее брат.
И все же он был должен забрать ее отсюда, ибо, хотя снаружи до самого горизонта сияло голубизной чистое, яркое, без единого облачка небо, в этих комнатах и коридорах скопилась тьма, тьма отчаяния, бедности и безнадежности.
— Женевьева, — сказала начальница, впуская девушку в помещение, — с тобой хочет поговорить твой брат.
Та остановилась, и Андреа поднялся ей навстречу.
— Сестра!
Она вздрогнула и сделала шаг назад. Андреа почувствовал, как его лицо вспыхнуло под пристальным взглядом ее темных глаз, казалось, пытавшихся проникнуть ему под кожу и разглядеть нечто, глубоко сокрытое внутри.
Женевьева была очень бедно одета, выглядела старше своего возраста и вовсе не казалась беспомощной.
— Вы узнаете своего брата? — спросила начальница.
— Да, — твердо произнесла она, — это Дамиан.
Андреа попросил оставить их наедине, и начальница нехотя исполнила просьбу. Когда она ушла, Женевьева, быстро оглянувшись, спросила:
— Кто вы?!
Несмотря на то, что эти стены могли иметь уши, Андреа рискнул рассказать все, как есть. Женевьева спокойно приняла весть о смерти брата и отца, которого совсем не помнила. Когда положенные для свидания минуты истекли, она поднялась и сказала:
— Я признательна вам за то, что вы пришли и сказали мне правду. Я верю, что вы хороший человек, но я не могу с вами пойти. Считайте, что вы выполнили обещание, данное моему отцу. Вы не виноваты в том, что Дамиан умер и что моя судьба решилась до того, как вы сумели меня отыскать.
— Вы любите мужчину, за которого вас хотят выдать замуж?
Женевьева посмотрела на собеседника так, будто он произнес невероятную глупость, и ничего не ответила.
Когда они выходили из приюта, Андреа промолвил:
— Надеюсь, я смогу заставить ее передумать.
Бьянка промолчала, но, возвращаясь обратно в гостиницу, Андреа чувствовал, что она недовольна. Сперва он подумал, что ей не понравилась Женевьева, однако Бьянка сказала:
— Эта девушка чужая и тебе, и мне. Паспорт в твоем кармане не делает тебя Дамианом Леруа, а Женевьеву твоей сестрой. Если ты заберешь ее из приюта, а потом с тобой что-то случится, ей некуда будет деваться.
— Судьба — это путь, по которому так или иначе приходится идти до конца.
Бьянка покачала головой.
— Судьба — это паутина. Потяни за одну нить, начнет изменяться все остальное.
— Я вижу, — сказал Андреа, — торчащие оборванные нити, их много, но я не знаю, как их связать.
Он не мог забыть слова Аннеты Моро: «Вы женитесь на красивой женщине, и она родит вам детей. И вы будете очень богаты, Андреа, вы поможете многим несчастным. Вы сумеете прямо смотреть в глаза всему миру. За годы страданий Господь вознаградит вас годами счастья».
Во время ужина мысли Андреа и Бьянки были заняты тем, что ждало их наверху, в номере.
Выпив два бокала шампанского, Бьянка взволнованно произнесла:
— Теперь мне хочется напиться не с горя, а от счастья.
Андреа не было нужно шампанское. Его сердце стучало так сильно, что он с трудом слышал собственные слова.
Они поднялись в комнату. Вечернее солнце струилось в окно, разрисовывая темные стены золотыми узорами. Белое полотно простыней на кровати целомудренно поблескивало, мягкое желтое покрывало лукаво манило к себе.
159 
